жена, даже сейчас всё сделала как следует, не упрекнёшь.
Верка вздохнула и отправилась в комнату, где ждала холодная супружеская постель.
Тогда скрипнула дверь тёщиной комнаты.
Софья Михайловна давно была недовольна зятем, можно сказать, с тех времён, когда он ещё и зятем не был. Но то, что Юрка начал вытворять в последнее время, не лезло уже ни в какие ворота. Прежде он так не пил. Впрочем, прежде и пить особо не на что было, а последние годы Юрка начал неплохо зарабатывать. Но всё равно – являться домой в сапогах и рабочей спецовке и по-свински валиться на диван!.. Не такую судьбу прочила Софья Михайловна единственной дочери. И раз так, то судьбу эту следовало исправить.
Оглядев сервированный стол, Софья Михайловна недовольно поджала губы, скопировав недавнюю гримасу дочери, и проворчала:
– Сама спаивает мужика, а потом удивляется, чего это он из стакана не вылазит. Вот ведь дурёха непутёвая! А и ладно, сегодня кстати…
Из настенной полки, из самой её глуби, из-за банок с вареньем и полотняных мешочков с фасолью и сухими бобами Софья Михайловна извлекла стограммовый мерзавчик «Столичной» водки и аптечный пузырёк, в котором бултыхалось несколько капель подозрительной жидкости. Бабка-шептунья, продавшая Софье Михайловне это зелье, клятвенно уверяла, что никакого вреда здоровью от него не приключится, а вот на винище окормленный человек и глянуть не захочет.
Адрес шептуньи Софья Михайловна отыскала в бесплатной газетёнке, чуть ли не той самой, из которой непутёвая дочка вырезала координаты экстрасенса.
Поколебавшись мгновение, Софья Михайловна спрятала свою бутылочку до лучших времён, а мерзавчик, стоящий на столе, ловко вскрыла и опрокинула туда мутный отвар, изготовленный ворожеей.
– Так-то будет лучше, пусть молодые промеж себя разбираются. А я тут и вовсе ни при чём.
Окончив благое дело, добрая старушка скрылась в своей комнатёнке, самой маленькой из трёх, но зато отданной ей в безраздельное пользование, куда даже Любанька сунуться не осмеливалась.
Однако храповитое спокойствие недолго царило на кухне. Скрипнула дверь Надькиной комнаты.
Юрина дочь была в том скверном возрасте, когда девчонка начинает воображать о себе многое, но по сути ещё дитя дитём. Быть взрослой дочери отцом куда как проще, нежели вожжаться с тринадцатилетней девчонкой. Недаром число тринадцать называют чёртовой дюжиной; это самый бесовский возраст, от которого можно ждать чего угодно.
Оглядевшись на кухне, Надька фамильным движением поджала губы, решительно спрятала добытый было из кармана джинсиков мерзавчик «Столичной», а в открытую бутылочку всыпала порошок, полученный в Академии здоровья, чья беззастенчивая реклама украшала страницы бесплатной газетёнки. Газетёнка была изрезана маникюрными ножницами едва ли не до лохмотьев,
