уже давно спали. Стараясь не бухать ботинками из прочной воловьей кожи, Юстин поднялся по крутому трапу на верхнюю палубу, отдраил дверь с высоким комингсом и пошел к заднему борту. С высоты пятого этажа в аспидном блеске моря виднелся светлый след. С глубин поднимались встревоженные винтами фосфоресцирующие медузы, рачки, черви, бактерии, которые в воде вызывали сильное свечение. Перед носом «Магдебурга» вздымались две волны как бы из жидкого фосфора. Кругом, насколько было видно, светился гребень каждой волны. Из труб валил черный дым. Оранжевые искры кружились в клубах вихря и пропадали, угасая. На капитанском мостике бестелесными тенями мелькали фигурки вахтенных. В этот час бодрствовали только они. Не спеша, Юстин обошел всю палубу от бака до форштевня. Вдоль бортов висели шлюпки, укрытые брезентом, пояса и бело-красные спасательные круги с надписью «Магдебург». Этот единственный германский пароход из 34-х иностранных, курсирующих между Южной Африкой и Европой, он выбрал исключительно из патриотических чувств, заплатив за билет 2-го класса огромную сумму, которая пойдет не в кошель англо-португало-французских лавочников, а на благоденствие рейха. Решив, что за месяц плавания он еще успеет обследовать другие палубы и помещения, Юстин вернулся в свою каюту. С утра он распечатает чемоданы с книгами, снова просмотрит рукопись, постарается установить такой распорядок, чтобы до предела заполнить время работой. С этими мыслями, под едва слышное погромыхивание машин и дрожь корпуса, он уснул.
2
Шли день за днем, неделя за неделей… Кругом расстилался тот же равнодушно-холодный, однообразный, как пустыня, океан. Корма тянула за собой дымчатый шлейф, пенились волны, тучи чаек метались над водой – одни, высмотрев добычу, пикировали вниз, выхватывали тяжелую рыбу, другие жадно склевывали отбросы, сваливаемые из камбузов. Юстин регулярно завтракал, обедал и ужинал, совершая прогулки по палубам, знакомств не заводил, только читал или писал. Иногда «Магдебург» попадал в полосу штормов. Тогда половина пассажиров вообще не появлялась ни в кают-компании, ни в ресторане. Пароход раскачивало, кренило, сносило ветром и течением, но он упрямо выбирался на курс, то удаляясь от африканского берега, то приближаясь к нему.
Вцепившись в поручни, подставив лицо могучему ветру, Юстин смотрел на взбесившуюся стихию, радуясь непонятно чему. Он не страдал от морской болезни, качка не выворачивала внутренностей, отменным, как у молодого бычка, был аппетит. Томился он лишь на стоянках. Обессиленный пароход пришвартовывался к пирсу, и на белых пассажиров набрасывалась свирепая черная толпа, норовя сбыть нехитрый сувенирный товар – деревянных идолов, ожерелья из ракушек, соломенные циновки, посуду из кокосовых орехов, брикетики инжира, кофейные бобы. От зноя, гама, сладковато-трупной вони начинала болеть голова. Юстин наливал в ванну остуженную искусственным льдом воду и опускался по самое горло, рискуя подхватить тропический насморк – самый омерзительный из всех африканских
