бы и самому Соловью-разбойнику, если бы он вздумал свить гнездо в квартире советской учительницы математики.
Разумеется, в комнате не оказалось ни Соловья-разбойника, ни свитого им гнезда. Не было даже самого завалящего, худосочного воришки, которого Антонина Кузьминична уложила бы наповал одним ударом молочной бутылки. На ее раскинутом диване, на чистом белье, в которое она не далее как вчера вечером упаковала свои одеяло и подушку, на простыне, еще сохранившей заутюженные складки, сидели, прижавшись друг к другу, два абсолютно голых человека, смотрели на нее сумасшедшими глазами и даже не пытались как-то прикрыться тем самым одеялом в чистом пододеяльнике, которое безобразным комом прижималось к их ногам. Один из этих двух был, безусловно, Женькой, собственным ее сыном, второй… то есть вторая – черт знает кем. Установить личность дамы оказалось невозможно, поскольку она закрыла ладонью почти все лицо, кроме выпученных то ли от страха, то ли от изумления глаз.
– Эт-т-то что еще такое?! – особенно напирая на троекратно умноженное «т», грозно произнесла Антонина Кузьминична, поскольку боевой настрой ее еще не покинул, а бутылка так и оставалась занесенной для поражения противника. Учительница даже зачем-то (наверно, для устрашения, на которое настроилась) очень энергично встряхнула своим оружием. При этом непрочно облепивший горлышко кружочек фольги не выдержал давления литра молока и отошел от положенного места всего лишь на какой-то миллиметр. Этого оказалось вполне достаточно для того, чтобы весь литр, отодрав напрочь серебристую крышечку, хлынул на ноги заголившейся паре, залив при этом приличную часть их ложа.
– Мать! Да ты че!!! – вскрикнул Женька, резво соскочив с дивана в абсолютно голом виде.
Его дама тоже весьма пронзительно вскрикнула, но осталась на месте, лишь подтянула к себе ноги, покрытые капельками молока. При этом руку от своего лица женская особь убрала, и Антонина Кузьминична тут же идентифицировала ее личность. На диване сидела голяком и ежилась под ее суровым взглядом Раиска Никишина из квартиры напротив. Раиска разменяла уже тридцатник, но была незамужней и сильно охочей до мужеского пола. Антонине Кузьминичне и ранее не нравилось, что они живут дверь в дверь с гулящей бабой, но почему-то казалось, что уж ее-то Женька на лукавые взгляды и нечестивые происки перестарка Раиски ни за что не купится, поскольку собой недурен и вокруг него просто обязаны виться юные прехорошенькие девчонки. Теперь же размышлять об этом некогда – Раиску надо как можно быстрее вышвырнуть из квартиры, за что, собственно, Антонина Кузьминична и принялась. Она рявкнула во все свое луженое учительское горло в том же режиме, в каком обычно без всякого мегафона командовала линейкой в спортзале родной школы:
– А ну встать!!!
Раиска тут же послушно вскочила, безуспешно пытаясь прикрыться руками, но двух рук не хватало то на одно место, то на другое. Нужна была еще хотя бы одна рука, но где
