лицом к лицу с представителем закона. Лагин, сощурившись, рассматривал продолговатое юношеское лицо с едва заметно вздернутым носом, с широко расставленными темно-серыми глазами, которые сейчас казались глубоко запавшими и почти черными. Вдоль левой скулы тянулась длинная, оплывающая кровью ссадина. Из левого угла рта, пузырясь, выбивалась темная струйка, опадала каплями на одежду. Левая бровь была рассечена, глаз заплывал. Семен Андреевич Лагин проговорил почти доброжелательно:
– Ну и что скажешь, Илья? Собственно, ты можешь даже не отвечать на мои вопросы. Будет еще время. Много мы с тобой говорили по-хорошему, по душам, а ты все-таки не образумился. Ну что же… тогда, наверно, придется по-плохому.
Холодный молчал. На его выпуклом лбу выступил пот. Товарищ Лагин понимающе кивнул:
– В самом деле, что тут разговаривать? С такими, как ты, Илья, вообще не принято разговаривать при лишних свидетелях, не так ли?.. Ну, собственно, чего я тебе рассказываю? Ты и так видел нашу контору в деле. Та-а-ак, – сощурив и без того узкие, с монгольским прищуром глаза, Лагин обвел взглядом всех присутствующих, – интересное нам тут блюдо подали… Очень гнилое дело. А кто стрелял?
Ответ на сей занимательный вопрос, быть может, и прозвучал бы, но в этот момент распахнулась дверь дома, и выскочила Алька. При ее появлении Лева Паливцев пошевелился, и слова об убийстве тотчас потеряли актуальность или, по крайней мере, перестали всецело соответствовать истине. Молодая жена скользнула глазами по его мучнистому, с испариной лицу. Присела на корточки, схватила пухлую руку, нащупала неровный пульс. Двери остались открытыми, и из них все валили и валили любопытствующие гости. Они обступили Альку и ее мужа, кто-то бесцеремонно наступил на край платья девушки. В этот момент по телу Левы Паливцева прошла судорога, он задрожал, прогнулся и широко раскрыл глаза. Изо рта хлынула кровь. Лева хотел что-то сказать, но у него искривились и запрыгали губы, а в следующее мгновение он издал сдавленный стон и обмяк.
Пульса больше не было.
– Ничего себе женился! – послышался голос одного из гостей.
– Да тут черт знает что… Эгей! Прямо как несколько лет назад! Узнаю старую добрую Иерихонку. Бывало, до пяти трупов за ночь находили, – сказала толстая баба в блузе в горошек. – А Холодного мы все знаем. У многих судьба непростая, в том числе и у тех, кто здеся, – и что? Все ж за ум взялись, но только не он. Песье племя, как он до сих пор живой-то ходит по земле, недобиток? Ты уж, товарищ Лагин, с ним по всей строгости пролетарского закона.
– Тебя не спросил, – задумчиво отозвался Семен Андреевич. – Говорил я тебе, Илья: возьмись за ум. Такое время, такие возможности для вас, дармоедов, Советская власть дала!
– Вот только не надо… – угрюмо отозвался Холодный, морща лоб. – Говорили вы со мной по душам… Если бы я сказал, что вы со мной по душам говорили, тут никто бы не поверил в подобную контрреволюцию. Я никого не убивал. Нужен мне ваш Лева тысячу лет! Я хотел просто поздравить…
– Ты
