в глазах, спросила у брата Анна Михайловна.
– Ты хочешь спросить, как там Николай Васильевич? Отлично, хорошо себя чувствует и велел тебе кланяться…
– Так как же, ждать нам его?
– Было непросто,.. – Виельгорский тянул время, чтобы лишний раз поинтриговать сестру, – но все же мне удалось убедить его прийти завтра к нам на обед. Надеюсь, ты будешь рада его видеть?
– Не то слово, – Анна бросилась к брату на шею и горячо поцеловала его, так велика была ее благодарность.
– Ну, полно, прибереги чувства для поклонника…
На пороге дома вновь появилась Луиза.
– Иосиф, – нравоучительно начала она, – не вредно ли тебе так долго гулять по столь свежей погоде? Я опасаюсь за твое здоровье.
– Здоровье, маменька, зависит не от погоды, а от настроения, от положительных эмоций. А в компании Николая Васильевича нельзя испытывать никаких других.
– И что вы все так влюбились в него? Право…
– Как ты можешь?! В свете только и говорят, что о нем и о его новых произведениях. Вчера на балу у Волконской он благотворительно читал отдельные фрагменты из своего «Ревизора». Разве не ты была первым читателем пьесы, когда ее еще не опубликовали и даже ни разу не поставили и высказала в ее адрес свои наилучшие комплименты?
– Было, но все же я считаю, что такая популярность вредит тому, о ком постоянно говорят. Можно сглазить. В конце концов, разве он лучше Пушкина?
– А разве можно их сравнивать? Пушкин, без сомнения, величина, и был другом Николеньки, и очень высоко отзывался о его творениях. Но Гоголь – величина иная, никак не меньшая, но просто не сравнимая с Пушкиным ввиду разности во взглядах, в манере их донесения. Да в жанрах, в конце концов! Нет, ты явно недооцениваешь нашего друга.
– Не кажется ли тебе, что, будучи постоянно в его обществе, ты несколько меркнешь на его фоне?
– А к чему мне сиять? Я себя в этом обществе уж нашел. Человек, приближенный ко двору и к Наследнику в принципе уже не должен заботиться об отыскании своего места в людях. К чему мне сияние света? У нас планиды разные…
– Ну, как угодно. Полно же вам мерзнуть, пойдемте обедать…
Луиза и Анна Михайловна удалились, а Иосиф остался на воздухе, чтобы пару минут выкурить трубку, как вдруг у калитки появилась знакомая ему фигура – перед ним стоял Языков. Не сказать, чтобы они были особенными друзьями или давно и близко знались, но Виельгорский знал всех друзей Гоголя. Как говорится, друг моего друга – мой друг.
Он поприветствовал гостя. На том лица не было – как видно, давняя болезнь, во времена обострения которой только участие Гоголя спасало поэта, снова поразила его. Виельгорский подошел к калитке.
– Проходи, друг мой. Вся семья собралась к обеду, так что ты как раз вовремя.
– Благодарю, но дело у меня к тебе строго конфиденциальное
