не вышло. Было решено остановиться на смерти то ли от остановки сердца, то ли…
– Но ты употребил слово «смерти»! Значит, среди «Мучеников ада» были еще человеческие жертвы последнее время?
– Были. Один молодой офицер, Рохмистров, пытался снова купить копье. Я отказал ему. Тогда он задался целью отнять его у меня. Пытался ограбить и… исчез.
– Исчез? Как исчез?
Гоголь пока не решался раскрыть другу правду о всаднике, опасаясь быть неправильно понятым, и потому фактически ушел от ответа на его вопрос.
– Да вот так. Исчез и все. Никаких следов его не осталось. Третье отделение провело формальное следствие, и прекратило дело за отсутствием прямых улик.
– А Языков?
– А что Языков? Естественная смерть, такая же, как у Кольчугина. Можно было бы попросить о вмешательстве официальных лиц, но к тому нет повода. Ну и что, что в течение определенного промежутка времени умерло по обычным причинам два человека и один пропал без вести? Разве такое в прежние времена было редкостью? Ничуть. Обычное течение событий, со стороны. Но изнутри мне видится совсем другое – и то, что мне видится, угнетает меня ощущением своей причастности к смертям этих людей.
– По-моему, ты чересчур строг к себе. Нельзя винить себя во всех смертях, что случаются в нашем городе. Его климат плох, да и история оставляет желать лучшего – город, построенный на костях. Разве когда-нибудь здесь было лучше?
– Не знаю, а только со времени моего сюда переезда с Украины ничего хорошего со мной не случается.
– Разве наше с тобой знакомство не относишь ты к хорошим, светлым событиям своей биографии?
– Конечно, – улыбнулся Николай Васильевич. – Я имел в виду, что счет событий добрых и событий темных не равен. Последних в судьбе моей куда больше, что, среди прочего, и наталкивает на мысль о некоем темном знамении, что лежит на мне и всей моей семье.
– Оставь. Говорю тебе – повинен климат города. Мне в последнее время тоже являлись какие-то странные видения.
– Какие, например? – с неподдельным интересом насторожился Гоголь.
– Всадник.
– Всадник? Что за всадник?
– Такой огромный, на лошади. Будто бы в какой-то плащанице и с ятаганом в руке. Я сначала подумал было, что ряженый какой-то, а после вдруг вдумался и понял, что высота лошади его была где-то на уровне второго этажа дома, против которого он стоял. Ведь так не бывает… Потому я и понял, что это какая-то жуткая, мистическая галлюцинация… Он как будто сошел со страниц знаменитого «Апокалипсиса» Иоанна Богослова. Помнишь? Четвертый всадник… Всадник по имени смерть… Вот что еще скажу я тебе. Не знаю, как дальше будет проистекать болезнь моя, но желаю, чтобы ты знал, что в преддверии твоего визита к нам я имел разговор с Языковым. Мы провели его инкогнито, так что о содержании тебе уж никто, кроме меня, не скажет.
