лицу. Я взвизгнула от боли и заплакала.
– Подлая дрянь! – бушевал Майлини. – Опозорила семью! Навлекла насмешки на весь род! Ты об этом пожалеешь!!!
Я сжалась на скамье, стараясь уменьшиться в росте, стать незаметной. Щека болезненно пульсировала, даже плакать было больно. Зажмурилась, готовая к новым ударам, ведь отцу больше не нужно беречь мою красоту, сплетни в кругах аристократии расходились быстро, а потому уже завтра о проступке будет знать каждый. И ни одна уважающая семья не захочет породниться с Майлини. Вот только ударов больше не последовало.
Я приоткрыла глаза, робко поглядывая на отца. Барон сурово хмурил брови, на его лице ходили желваки, рот был гневно сжат. Майлини не скрывал ярости, но почему-то не обрушивал ее на беспутную дочь.
Вначале я даже приободрилась, но потом затряслась от ужаса. Отец был весьма расчетлив, а значит, не мог не иметь запасного плана на мой счет. Не сумев продать замуж, он поступит иначе. И его решение вряд ли приведет меня в восторг. Скорее, наоборот, не получив желаемого, барон сделает так, чтобы я как можно сильнее страдала.
До самых Черных Дубрав Майлини молчал. Молчала и я, боясь даже пошевелиться. Сидела в своем углу, как мышка, смотрела в пол и размышляла о своей участи. Сколько ни думала, так и не сумела ничего придумать. В голове крутились мысли, но реальность превзошла все ожидания.
Отец запретил возвращаться к себе в комнату, мне пришлось битых два часа мучиться от неизвестности, ожидая решения в холодной полупустой комнате на первом этаже. Если бы не нянюшка, тайком принесшая шаль, я наверняка замерзла и заболела. Но все равно, услышав зычный голос слуги, приглашавший в кабинет к барону, вздрогнула. И, не сумев успокоить сумасшедше бившееся сердце, поспешила к отцу.
– Присаживайся, Виола.
Майлини выглядел спокойным и даже умиротворенным. Он явно уже решил, как поступит с дочерью, не оправдавшей надежды.
– Надеюсь, ты понимаешь, как подставила и себя, и сестру, и меня? – спросил он, едва я присела на краешек кресла.
– Да, отец.
– И понимаешь, что из-за своей выходки замуж тебе уже не выйти.
Я неопределенно пожала плечами, но глаз не подняла.
– Поясню, раз остались сомнения: высший свет тебя не примет. Никому не нужна девица, чья невинность под вопросом и чье поведение больше похоже на уловки продажных женщин.
Я густо покраснела.
– Отдавать тебя кому-то еще мне невыгодно. Не затем я тратил деньги на твое обучение, чтобы выдать замуж за торговца или вовсе безродного крестьянина. А потому, дочь, тебя ждет иная участь.
Против воли я вскинулась, обида заполонила сознание, готовясь вырваться криком или слезами. Вот так запросто он решил, что я недостойна, что я безмолвная кукла, готовая слепо следовать за велением его воли. И тут же сгорбилась, сдулась. Понимая, что отцу, в общем-то, все равно. Ни крики, ни слезы, ни мольбы не помогут. Он решил, а значит, мне остается только выполнять.
