себя рукой, она вытолкнула вперед дочь – маленькое коричневое создание с тоненькими птичьими ножками и бесчисленным множеством торчащих в разные стороны косичек, аккуратно перевязанных веревочками. У девочки был умный, наблюдательный взгляд, зорко подмечавший все вокруг, и тщательно усвоенное глуповатое выражение лица.
– Спасибо, Дилси, – сказала Скарлетт, – но боюсь, Мамушка станет возражать. Ведь она мне прислуживает с того дня, как я появилась на свет.
– Мамушка-то уж совсем старенькая, – невозмутимо возразила Дилси с такой уверенностью, которая, несомненно, привела бы Мамушку в ярость. – Она хорошая няня, да только ведь вы-то теперь уже леди и вам нужна умелая горничная, а моя Присси цельный год прислуживала мисс Индии. Она и шить может, и не хуже всякой взрослой вас причешет.
Дилси подтолкнула дочь; Присси присела и широко улыбнулась Скарлетт, и та невольно улыбнулась в ответ.
«Шустрая девчонка», – подумала Скарлетт и сказала:
– Ладно, Дилси, спасибо, когда мама вернется, я поговорю с ней.
– И вам спасибо, мэм. Пожелаю вам спокойной ночи, – сказала Дилси и покинула столовую вместе с дочкой, а Порк поспешил за ними.
Со стола убрали, и Джералд снова принялся ораторствовать, без всякого, впрочем, успеха у своей аудитории и потому без особого удовольствия для себя. Его грозные предсказания близкой войны и риторические возгласы: «Доколе же Юг будет сносить наглость янки!» – порождали у скучающих слушательниц лишь односложные: «да, папа» и «нет, папа». Кэррин, сидя на подушке, брошенной на пол под большой лампой, была погружена в романтическую историю некой девицы, постригшейся в монахини после смерти своего возлюбленного; слезы восторга приятно щекотали ей глаза, и она упоенно воображала себя в белом монашеском чепце. Сьюлин что-то вышивала – «для своего приданого», как она объяснила, стыдливо хихикнув, – и прикидывала в уме, удастся ли ей на завтрашнем барбекю отбить Стюарта Тарлтона у Скарлетт, очаровав его своей женственной мягкостью и кротостью, которыми Скарлетт не обладала. А Скарлетт была в смятении чувств из-за Эшли.
Как может папа без конца толковать о форте Самтер и об этих янки, когда у нее сердце рвется на части и он это знает? Будучи еще очень юной, она находила непостижимым, что люди могут быть так эгоистично равнодушны к ее страданиям и в мире все продолжает идти своим путем, в то время как ее сердце разбито.
В душе ее бушевала буря, а все вокруг выглядело таким спокойным, таким безмятежным, и это казалось ей странным. Тяжелый буфет и стол красного дерева, массивное серебро, пестрые лоскутные ковры на натертом до блеска полу – все оставалось на своих местах, словно ничего не произошло. Это была уютная, располагающая к дружеской беседе комната, и обычно Скарлетт любила тихие вечерние часы, которые семья проводила здесь после ужина, но сегодня вид этой комнаты стал ей ненавистен, и если бы не страх перед резким окриком отца, она выскользнула бы за дверь и, стремительно прокравшись через темный холл, наплакалась бы
