нным выражением лица, и угрюмо заворчали, когда он сказал:
– Все, часа три простоим, не меньше.
Кто-то подал реплику в том смысле, что это не лучшее начало дня и задал вопрос – мол, что теперь делать? Для водителя, похоже, подобной проблемы не существовало. Он пожал плечами:
– Я чиниться буду, вы город посмотрите. Вон там кафе есть. К одиннадцати, – он взглянул на часы, – подходите сюда и поедем… – Он задумался и добавил нечто, не внушавшее оптимизма: – На крайняк я сменку вызову, доедете…
Пассажиры начали расползаться. Некоторые отправились под навес с гордой надписью:
«АВТОВОКЗАЛ. П.Г.Т. БРЯНДИНО»
Большинство и правда поползли в сторону призывно краснеющего навеса летнего кафе, лениво обсуждая, есть там пиво, почем и какое. Глядя им вслед, я довольно громко сказал:
– Мы не скорбим от поражений
И не ликуем от побед.
Источник наших настроений:
Дадут нам водку или нет?
Никто не оглянулся, и я пошел в сторону, где начиналась улица поселка.
Через двадцать минут я совершенно точно знал, что:
– ничего более типичного для русских поселков, чем это Бряндино, нет;
– взрослое население отсутствует по причине жары;
– детское население представлено двумя пацанами, моющими велосипеды у колонки;
– собакам жить настолько скучно, что они даже не брешут;
– до реки три километра (это сказали те самые пацаны), и народ в основном там и обретается;
– зеленые насаждения вдоль улиц недавно (пеньки свежие) попилил какой-то идиот по чьему-то идиотскому приказу;
– этих улиц восемь, и они расположены клеткой 4 x 4 в неимоверную длину.
ВСЕ.
Мне стало скучно. Оставалось только идти в кафе, сидеть, есть мороженое и слушать, как все, обливаясь потом, ругают правительство, США, шофера, молодежь, погоду и Сталина, поглощая при этом дикое количество пива и матерясь так же скучно, как скучны здесь улицы. Меня, собственно, никто особо не ждал, и не имело принципиального значения, когда я прибуду в облцентр – в полдень или в десять утра. Да и остальных, так жаловавшихся на опоздание, не ждали никакие серьезные дела – разве что добывание очередной порции ставших смыслом жизни зеленых бумажек, которые они почитали основой основ…
Я в третий раз прошел мимо разлапистого храма, гордо вознесшегося возле общественного туалета, и раздрызганного клуба – и вдруг заметил в глубине тупичка между клубом и храмом небольшое зданьице старинной постройки, флигель, в которых во времена Российской империи любили селить приезжих гостей и доверенную прислугу. На флигеле висела старая табличка, и, помедлив, я направил туда свои стопы.
Ну, конечно же. Табличка гласила:
«КРАЕВЕДЧЕСКИЙ МУЗЕЙ
П.Г.Т. БРЯНДИНО»
А ниже – что-то насчет Министерства культуры и того, что музей работает ежедневно без перерывов с восьми утра до шестнадцати ноль-ноль.
Это уже было интересно. Именно в таких вот музеях я встречал самые замечательные экспонаты, на которые стоило бы просто обязывать смотреть людей… Но ходить по таким музеям было тягостно. Пустые, со следами дешевого ремонта, тихие, словно смертельно больной человек, осознающий свою болезнь, они держались, как правило, благодаря самоотверженному энтузиазму фанатиков-хранителей, все еще надеявшихся: вот сейчас власть образумится, не может же она не понять, что… и так далее.
Я оглянулся. Сквозь деревья за туалетом хорошо было видно яркую крышу кафе.
Нельзя презирать людей, среди которых прожил тридцать лет. И я их не презирал. Временами я их ненавидел. Уже просто за то, что никто из них и не подумал отойти от вокзала – просто чтоб посмотреть новое место…
Вздохнув, я поднял руку и позвонил.
В глубинах музея раздался тихий перезвон. Я стоял и думал, кто мне откроет. Вариантов было три, все – интересные и печальные, как сами провинциальные музеи:
– старик-краевед, всезнающий и обреченно спокойный от мысли, что ЭТО никому не нужно;
– пожилая женщина, подрабатывающая здесь для прибавки к пенсии;
– молодой мужчина с горящими глазами, увлеченный историей родного края и не на жизнь, а на смерть сражающийся за нее с поступью ХХI века.
Я не услышал шагов и поэтому слегка подался назад от удивления и неожиданности, когда дверь мне открыл подросток.
В наше время с этим путаница. Восемнадцатилетних дылд называют «мальчиками», пятнадцатилетних парней – «детьми»,
