я пыталась рассмотреть вдалеке скопление белых каменных строений. Это вполне могла быть какая-нибудь очередная ферма, но сейчас и ферма казалась предпочтительней, чем кукурузные джунгли. Там все-таки должны быть люди. Тут же я чувствовала себя неуютно, очень некстати вспомнила книгу Кинга «Дети кукурузы», и мне стало совсем неуютно.
А прогноз Мариши оправдывался, вечерело и впрямь быстро. К этому времени рыдания Мариши разжалобили меня настолько, что я простила ей все выходки, присела рядом и пообещала не бросать до самого конца. Она затихла, а я открыла рот, чтобы зареветь, как вдруг вдалеке завыла и залаяла собака. Верней, лаяла она, должно быть, давно, но только сейчас мы услышали. Раньше вытье заглушала Мариша.
Я подавила растущий восторг и желание закричать, взывая о помощи, встала так, чтобы садящееся солнце было чуть справа, и мы двинулись на собачий вой. Шли долго, спотыкаясь о стебли кукурузы и раздвигая листья, с которых на нас сыпались сухие остовы насекомых и пыльца. Солнце хоть неторопливо, но уже давно село в тучи, наступили и прошли сумерки, а мы все еще брели по полю, последними словами ругая себя за все глупости, которые успели совершить за сегодняшний день.
По небу поползли тучи, и поднялся ветер. Совсем стемнело, но звезд на хваленом своей прозрачностью украинском небе почему-то не было. Впереди продолжала завывать собака. Я с удовольствием выбрала бы себе иной ориентир, но ничего более подходящего не попадалось. Мариша готова была горько зарыдать и поминутно делала попытки готовить себе и мне лежбище, заливая кукурузные листья потоками слез, когда, раздраженно отпихнув от щеки очередной стебель, я увидела впереди тусклый огонек.
– Мариша! – возликовала я. – Не реви, мы выбрались.
В нескольких шагах от нас стоял одноэтажный кирпичный дом. В пригородных садоводствах Питера такие домики строятся из досок, бревен и любого подручного материала. Здесь все заменял кирпич. Стоял дом на каких-то десяти сотках, и вокруг, на других сотках, стояло еще несколько таких же домиков, из того же белого кирпича. Но ни в одном из них не горел свет, что для этого времени суток было странно. Светилось только окошко хлипкого деревянного сарайчика, притулившегося к крайнему дому. Возле сарайчика стояло дерево, которое Мариша в потемках приняла сначала за яблоню, потом за грушу, оказавшееся конским каштаном. Кроме него, тут рос ужасно густой кустарник, который, похоже, никто не культивировал, и он рос тут сам по себе. Плодовые деревья были такими крохотными, что я их сначала и не признала. Похоже, что садовое хозяйство, куда мы попали, было совсем новым, и в домах либо никто не жил, либо в них еще не провели свет. Первое могло плавно вытекать из второго.
Строительство и отделка внутренних помещений были еще далеко не закончены, на что указывали стелившийся над участком мощный запах растворителя и общая неблагоустроенность участка.
Грациозно лавируя между чахлыми прутиками яблонек-малюток, колючими зарослями неприхотливой
