наказания, а потом их увозят в больницу к врачам, чтобы лечить прыщи от укусов.
На самом деле никто не знал, что с ними происходит, но я верю бабушке Зое.
Когда я жил в приюте, мне приходилось ходить в школу на занятия. Я не учился, потому что не видел в этом совершенно никакого смысла. На уроке физической культуры нас заставляли бегать по кругу. Я до сих пор считаю это бессмыслицей. Мне сказали, что если я не побегу, то мне поставят «двойку» в журнал. От этого моя жизнь как-то должна изменится? Взрослые люди часто говорят глупые вещи.
Но побежать меня заставили. Медовуха грозилась отхлестать меня черным ремнем или отрезать мой пенис, раз он мне мешает бегать. Я сразу сказал, что из этого ничего хорошего не выйдет. Через сто метров я обделался.
С тех пор я не люблю коричневый цвет. В школе я получил прозвище «Срулька-обосрулька», но в приюте никто меня так не называл.
Больше всего мне нравился урок математике. Я вообще люблю логические задачи, которые можно решить. Литература, русский язык, обществознание – все подобные предметы вызывали у меня трудности.
В математике я быстрее всех складывал и вычитал числа. По истории я запоминал даты разных событий. В биологии мне нравился раздел «зоология».
Физическая культура вызывала у меня только отвращение, потому что я совершенно не видел в ней смысла.
В приюте дети часто играли в азартные игры. Но самым интересным были игры на спор. Однажды кто-то проспорил на то, чтобы вылить на медовуху банку меда. Это кончилось плохо. Как сказала бабушка Зоя, того мальчика посадили в улей, чтобы он сам приготовил эту банку меда и возместил ущерб, нанесенный Медовухе. Поскольку он не вернулся, мед сделать у него не получилось.
В приюте был чернокожий мальчик. Он часто общался со мной, но я не знал, что нужно отвечать, поэтому молчал. Ему нравилась моя молчаливость, а меня не докучала его разговорчивость, как болтовня остальных.
Его часто дразнили такими словами: «черномазый», «черножопый», «чернолицый», «какашка». Он всегда плакал.
Я не понимал, почему он это делает. Однажды он перестал плакать и просто вышел в окно.
Ни котла с кошачьими головами, ни улья внизу не было. Он просто вышел в окно.
Дети часто ругались странными, но сильными словами, значения которых я никогда не понимал. Медовуха говорила, что за такие слова отрежет не только пенис, но и язык. Поскольку я редко что-либо говорил, то употреблять такие слова тоже не имело смысла. Другие же бросались этими сильными выражениями, как говорится, на право и на лево.
Я услышал, как ребята обсуждали, что одна девочка «послала» Медовуху за то, что та не разрешала ей уйти из приюта. Эту девочку мы тоже не видели.
Меня часто ругали за то, что я постоянно просыпался обделанным. Не вижу в этом ничего противоестесственно. Это была моя постель, и я никого не просил на ней спать. Но при этом за это меня никогда не хлыстали черным ремнем и не заставляли делать мед в ульях.
У
