автоматной очередью. А потом из дома ударит пулемет. Длинная строчка покалечит деревья, расколет каменную кладку забора…»
Ему хотелось читать дальше, но все же дело есть дело, и Наумов отложил папку с повестью. Он не вернет ее следователю, пока не дочитает.
Интересно, сколько же бумаг у пишущего человека? Неужели они все одинаково нужны ему?
Наумов перелистывал блокноты. Хорошо, что покойный Бурмин был человеком аккуратным. На обложке каждого блокнота стоял год, а иногда даже месяц. Постепенно он отобрал семь толстых книжек, видимо, они-то и были последними. Олег листал страницы, читал записи, и у него было такое ощущение, словно он подглядывает в окно. Перед ним раскрывалась чужая жизнь. Постепенно найдя в беспорядочных на первый взгляд записях некую систему, он начал из фрагментов составлять некое подобие целого. Но все-таки это было подобие. Целиком идею записей, ее главную мысль мог знать только Бурмин. Что он хотел сказать короткой строчкой «конек на крыше»? Возможно, именно это должно было впоследствии вызвать ассоциативный ряд. Или вот: «Человек дела не может быть флюгером. Он компас». А вот запись большая:
«…из круглого иллюминатора мир тоже кажется круглым. Пока он ограничен свинцовой водой Балтики. Второй день нет солнца. Облака висят так низко, что, кажется, волны слизывают их и несут к берегу, выбрасывая на песок лопающейся пеной.
Настроение у меня под стать погоде. Собираю материал, собираю, а главного нет. Какие-то обрывки, фрагменты, рассказы. Каждый по-своему интересный, трагический и прекрасный. Но главного нет. Завтра буду в Ростоке, оттуда в Берлин. Вилли обещал помочь. Но я уже чувствую, как трудно будет найти документы по этому проклятому «Зондерштабу-Р». Надо пойти в салон, а то совсем закисну в каюте».
Дальше еще одна запись. «Всю ночь проговорил с прекрасным человеком, буровиком из Тюмени. Он едет по туристской путевке в ГДР. Как обидно, что я ограничил свое творчество войной и правовыми вопросами. Надо ехать в Тюмень, почувствовать запах сегодняшнего…»
Наумов впервые столкнулся с изнанкой писательской работы. Увидел, как сложно и долго готовится каждая публикация. И это захватило его. Поиски Бурмина чем-то напоминали ему его работу. Точно так же, чтобы найти истину, приходится перекопать горы ненужных фактов. Он так увлекся, что не заметил, как опустились сумерки.
Олег зажег лампу, посмотрел на часы: 21.40. Архив архивом, а Коробков где-то гуляет.
Распахнулась дверь, появился Леня Сытин.
– Есть.
– Коробков?
– Машина его стоит у ВТО.
– Люди сориентированы?
– Да. У машины дежурят инспектор ГАИ и двое оперативников.
– Где Прохоров?
– Ждет.
– Едем.
Леша остановился, чуть проехав Елисеевский магазин. Улица Горького была пестра и нарядна.
– Леня, – повернулся к Сытину Олег, – план такой. Коробков подходит к машине, его останавливает инспектор ГАИ,
