водружен громадный памятник быку-донору, мясо которого выращивали на всех этажах этого заведения. Перед этим комплексом был «вечный огонь»: вернее, голографическая иллюзия огромного огня, высотой в несколько метров.
В комплексе приходилось бывать некоторым обозревателям, например, Зосиме Старову. Он рассказывал Иоганну, что внутри предстает зрелище не для слабонервных. Громадные, растущие на глазах, ляжки, сердца, печёнки… «Росли бы уж лучше готовые колбасы, что ли», – подумал Иоганн, слушая его рассказ.
«Ростов так и остался для меня странным, безумным миром на окраинах вселенной… Вобравшим и футуристические картинки прошлых эпох, и жилые развалюхи-курятники, с туалетами на улицах», – подумал журналист, проносясь над городом в прозрачной трубе метро.
Выйдя на платформу наверху, Иоганн немного задержался у газетного киоска. Поискал глазами, по ежедневной привычке, среди всяких там «Новостей спорта», «Плейбоев» и многочисленных «Личных дел» и «Секс-новинок», свою родную «Новости дня»… «Достойная, беспристрастно говоря, газетенка, – усмехнулся он. – Даже чуть-чуть информации есть. Дезы, конечно, больше. Но – как иначе? Нужно же развлечь публику. Ну, и политика, однако… А значит, сплетен побольше, или полить кого грязью, под заказ… Да, с нашей по читаемости может поспорить только «Недельный калейдоскоп» и «Вести отовсюду». Шефуля неплохо раскрутился».
На эскалаторе метро Кролас спустился вниз, и вскоре его выплюнуло на улицу, в толчею и смрад.
Первое время Ростов его шокировал и выталкивал. И вытолкнул бы, как нечто инородное, из своих недр. Если бы он не скрывал старательно своё «пейзанское грэндфазёрство», как выражались его друзья, имея в виду его сельское происхождение. Особенно тщательно нужно было его скрывать от потенциальных работодателей… И, в конце концов, он выбился «в люди», то есть, нашел постоянную работу с возможностью оплачивать жильё и еду.
Ему казалось, что с самых времён основания этого города и вплоть до сего дня, здесь никогда не шёл дождь. Всегда раскалённые, громадные и совершенно жуткие строения упирались в пустое белёсое небо, похожее на театральную декорацию.
«В общем, я и до сих пор не знаю, люблю ли я Ростов…Или – ненавижу. Впрочем, это только Отцы Города его перманентно любят, клянясь ему в верности. Когда выходят на трибуну, венчающую Пирамиду, во время демонстраций. В своих белых тогах, украшенных шитьём и бисером. Или, в праздничных анкюлотах. Им очень легко его любить», – подумал Иоганн.
Миновав Садовую, журналист вышел на площадь.
А вот и ростовская Пирамида на площади. Украшенная надписью: «Эхнатону – благодарные ростовчане». А вокруг – конечно же, девицы из числа тех, кто согласен рекламировать всё. Даже памперсы гипертрофированного размера с такой же гипертрофированной соской во рту.
«Пирамида слоится, как ростовские пиплы, – сравнил мысленно Иоганн. – Она отображает всю общественную жизнь Ростова. Во время демонстраций, на верхней
