Он был в темном пиджаке, при галстуке. Но лицо Егора показалось Прохорову невеселым.
Хозяин зажег лампу.
Вдруг ребята повставали, все разом посмотрели на Егора. Егор подумал и отодвинул стакан.
– Тут у него вроде невесты, баба одна… Дело такое. Женить их требуется. Беда! Хошь, пойдем? – зашептал Прохорову сосед.
Впустила их в темную избу низенькая женщина – молодая ли, Прохоров не рассмотрел – и отступила, глядя исподлобья.
– Впотьмах сидишь! Чего не здороваешься, невеста? – сказали ей.
– Ну, здорово, – принужденно, тихо ответила женщина. Она так и стояла посреди избы.
Ребята, сгрудившись у стола, громко, как у себя дома, разговаривая, зажгли керосиновую лампу, стали приглашать хозяйку и Егора к столу. Прохоров посматривал на них, как ходили взад и вперед.
А Егор – молча и точно чужой – сидел у двери. Он ни разу не посмотрел на хозяйку.
Она же глаз с него не спускала!
Но вот Егор, внезапно решившись, быстро поднялся и вышел. И она, будто ждала, тоже вскочила, кинулась следом.
Все переглянулись: ага, мол, понятно! А Прохоров вспомнил давешний разговор старухи с соседкой и покачал головой. Ребята затоптали окурки и один за другим подались на улицу.
– Постоим на крыльце!
Прохоров оглядел избу. Изба была большая, но почти пуста. «Одиноко живет», – решил Прохоров и тут спохватился: и ему пора было идти.
Она вернулась одна, увидела незнакомого и нахмурилась.
– А ты чего не ушел? – с ожесточением, грубо крикнула она, прижав руки к груди. – Все только ходите…
И широкой мужской походкой прошла мимо него и села, точно упала на стул, точно разом подсеклись у нее ноги.
Так она долго сидела. А Прохоров все не уходил, все, казалось, ждал чего-то… Она включила радио и напряженно слушала, глядя пред собой. Но она вовсе не слышала гремевшей в репродукторе музыки, и Прохоров это чувствовал.
– Пей! – вдруг сказала она. – Ты гость.
– Что ж, – помедлив, согласился Прохоров. Он присел к столу и снял фуражку. – Что ж, давай и выпьем с праздником.
– Пей один!
Прохоров посмотрел на ее руки, твердо лежавшие на столе. А лицо было некрасиво, но и нестаро, и глаза глядели тяжело. И Прохоров понял, что ждала Егора весь вечер, и эта водка была, конечно, для него. А теперь было все кончено, она сама это теперь знала.
Ему хотелось сказать, что погорел, что уже месяц ходят с сыном…
– Да, – сказал он, – вот и прошел праздник.
Он взял со стола фуражку: и в самом деле пора было уходить. Из сеней он слышал поспешные шаги женщины, стук накинутого крючка. А потом прошел под освещенными окнами: женщина все стояла у дверей…
Было еще светло на улице. За речкой, перегоняя друг друга, крепко играли гармонь и баян.
На траве у дома сидел Егор, чернела его непокрытая голова. Он курил, сплевывая в траву. В сенях ходила,
