ни души.
Пряников не возражал, и мы пошли. Робко предложил понести сумку, я сказала, что сама справлюсь, больше не приставал.
Севка шел рядом, чуть поотстав. Я упорно молчала, он тоже. Было ужасно холодно. До моего дома идти напрямик через дворы, а там повсюду сплошные горки да еще стройка эта, все перекопано, ни пройти, ни проехать. И я как всегда умудрилась поскользнуться, только подумала, что опять грохнусь где-нибудь, Севка схватил меня за руку, хотя, может быть, я просто чуть на него не упала. Сам виноват, не мог отойти куда-нибудь подальше, а то плетется сзади, на пятки наступает.
В лифте ехали, казалось, целую вечность. Молчать дальше было бессмысленно. Открыв дверь, я сразу почувствовала себя главной, хозяйкой положения. Севка наоборот скромно замер на коврике в прихожей, ожидая приглашения.
– Раздевайся, чего стоишь? И посиди пока в гостиной, я сейчас.
Специально сделала вид, будто мне не до него, засуетилась, изображая занятость, будто у меня куча дел, и быстро юркнула в свою комнату, прикрыв дверь. Переодеваться после школы я нарочно не спешила, возилась, наверно, полчаса. Почему-то долго стояла у шкафа и думала, что лучше надеть. Ненормальная.
Мама всегда ругается, когда я прячусь от гостей в своей комнате, говорит, это невежливо, и я никого не уважаю. Не хочу я уважать Пряникова. Кто знает, что у него на уме. Странный он какой-то.
Я осторожно заглянула в гостиную. Севка сидел на полу перед телевизором и рассматривал видеокассеты, так внимательно, неторопливо, даже с интересом, как будто выбирал, какой фильм лучше посмотреть. Мне вдруг пришло в голову, за это время он мог изучить нашу гостиную вдоль и поперек. Казалось, Севка напрочь забыл обо всем на свете, в том числе о моем существовании. Я стояла тихо наверно минут пять, не знаю почему. А потом сделала вид, будто только что вошла, нарочно хлопнув дверью. Севка резко вскочил и уставился на меня не то испуганно, не то удивленно, а может, радостно, не поймешь.
Я села в кресло, достала учебник, тетрадь, ручку. Севка примостился на краешке дивана с портфелем.
– Давай сначала прочитаем все про эту земскую реформу, составим план и распределим, кто что будет рассказывать, – предложила я, ища нужный параграф в учебнике.
Опустилась напряженная тишина. С улицы доносился шум машин, где-то далеко лаяла собака, на кухне монотонно гудел холодильник, у соседей играли на пианино, и все равно было так тихо, что эта тишина звенела в ушах.
Не могу сосредоточиться, буквы плывут перед глазами, в голову лезут бессвязные мысли, всякая дребедень…
Вся комната залита теплыми солнечными лучами. Стены стали оранжевыми от заката. Солнце слепит глаза. По моей руке скачет солнечный зайчик. Я откинула волосы со лба и заметила Севкин пристальный взгляд. Он тут же снова уткнулся в учебник. Я встала и ушла на кухню. Решила поставить чайник. Пока он закипал, долго смотрела в окно.
Почему девчонки решили, что он в меня влюблен? Ведь неспроста же. На пустом месте слухи не рождаются. Причем
