style="font-size:15px;"> – Сам то как? – он кивнул в мою сторону и присел на край раскладушки прямо возле Сергея. Его он будто бы и не замечал, хотя прекрасно знал уже много лет. Здесь вообще каждый был друг другу родственником, хотя и не по кровной, но по какой-то духовной линии, соединявшей всех, кто хоть раз бывал в этом месте.
– Рукопись отклонили. – коротко ответил я, снова достав сигарету.
– Это как?
– Обыкновенно. Сказали, что не формат.
– Что за издательство?
– «Дельфин».
– В «Комсомольце» был?
– Отклонили.
– А «Звезда»?
– Отклонили.
– Попробуй в «Северном сиянии».
– Был как два дня. Отклонили.
– Господи, что за дерьмо ты пишешь, Вик!?
На этот вопрос я ответил молчанием. Такое было для меня не в новинку, но слышать стеб со стороны друга, пусть и не чуравшегося низкими оскорблениями в адрес менее успешных коллег по цеху, было для меня неприятно.
Он почувствовал, что слегка перегнул палку и поспешил извиниться.
– Ладно… прости я не хотел задеть тебя. Но черт бы тебя побрал, Виктор, это надо быть каким-то особенным, чтобы проиграть издательствам 4:0. Где твоя работа, дай почитаю.
– Нет ее. Я выбросил рукопись.
– Ты серьезно?
– Мне просто надоело. Я устал.
Он попытался что-то сказать, но рот его так и остался открытым, не выплюнув из себя ни единого слова. Затем поднялся на ноги и заговорил, но уже более сострадательным тоном.
– У меня есть знакомый в одном издательстве. Я могу посудачить за тебя.
– Не надо. Это лишнее.
– Почему же, Вик? Ты не хочешь издаться? Да этого хотят все. Не строй из себя девочку-целочку на первом свидании, давай я все организую. В последнее время редакторы готовы брать все, что я им перешлю. Думаю, полторы-две тысячи копий тиража они выжмут ради твоей писанины.
Я повернулся к нему лицом.
– Ну хорошо… не писанины, а хорошей рукописи. Но ты сначала должен что-то предложить. У тебя есть готовая работа?
«Конечно нет», пронеслось у меня в голове. Все, что так или иначе было для меня дорого, но оказалось не нужно другим я выбросил или уничтожил. Вряд ли в огне кочегарки горели шедевры как у Хемингуэя, но я не любил копить и собирать прошлое. Есть только настоящее и возможное будущее, а то, что было отвергнуто теряло ценность в моих глазах почти моментально. Я не жалел их, как не жалел и себя.
– У меня ничего нет. Ни строчки. Даже одного вшивого предложения.
После этих слов он сел обратно на раскладушку. Сергей в это время разлегся на всю длину и заснул крепким сном. Движения на краю его новой кровати нисколько не тревожили художника, растянувшегося от края до края, как кот в солнечный день.
– Тогда я ничем помочь тебе не могу.
Этот
