но долго продолжаться это не могло.
Судя по всему, трения между митрополитом и суздальским владыкой относительно Нижнего Новгорода начались еще при Данииле, предшественнике Алексея на суздальской кафедре. Под 1351 г. Рогожский летописец сообщает: «Того же лета Фегнастъ митрополитъ благословилъ Данила владыку епископомъ Соуждалю и приатъ древнии свои санъ и просветися святительствомъ и служил обедню, пръвое литургисалъ на средокрестнои недели въ четверток».[352] В данном отрывке речь идет о поставлении суздальского епископа. Казалось бы, ничего необычного в этом сообщении нет, однако наше внимание привлекает оборот летописца, что Даниил «приатъ древнии свои санъ». Обращение к аналогичному известию Московского летописного свода конца XV в. показывает, что речь идет здесь не о поставлении суздальского епископа, а о его возвращении на эту кафедру: «Феогностъ митрополитъ благослови Данила епископомъ на Суздаль, отлученъ бо бе некыя ради вины и тогда приятъ древнии свои санъ» (выделено нами. – Авт.).[353] В этой связи можно предположить, что «вина» Даниила заключалась в том, что он явочным порядком пытался действовать на той территории Суздальского княжества, которая все еще оставалась под формальным управлением митрополита. Спор, очевидно, возник из-за церковных доходов, получаемых с Нижнего Новгорода.
Обращение Дмитрия Константиновича давало митрополиту Алексею удобный повод разрешить этот конфликт, и он решил вмешаться в спор суздальских князей. В 1364 г., согласно Рогожскому летописцу, «тое же осени приехаша въ Новъгородъ Нижнии отъ митрополита Алексея архимандритъ Павелъ да игуменъ Герасимъ, зовучи князя Бориса на Москву». Князь Борис отказался, но в ответ послы прибегли к самому сильному оружию, имевшемуся в их арсенале, – от имени митрополита они «церкви затвориша» в городе. Эти меры подействовали, и Борис вынужден был «посла бояръ своихъ на Москву». Однако добраться туда большинству бояр так и не удалось – по дороге их перехватил старший сын Дмитрия Константиновича – Василий Кирдяпа: «И наеха на нихъ князь Василеи Дмитреевичь въ нощь и овых из-нима». Избежать плена удалось лишь одному из бояр Бориса: «а Василеи Олексичь оутече на Москву».[354]
Из сообщения В. Н. Татищева нам известен итог посольства Василия Алексича. Выслушав аргументацию стороны князя Бориса, «князь же великий Димитрей Ивановичь посла к ним (к Дмитрию и Борису Константиновичам. – Авт.) послы своя, чтобы ся помирили и поделились вотчиною своею».[355] Но данное предложение Борисом Константиновичем так и не было принято. Согласно В. Н. Татищеву, «князь же Борис не послуша, бе бо им смутно епискупа Алексия».[356] Суздальский епископ не случайно выступил на стороне Бориса Константиновича, понимая, что в случае победы князя Дмитрия его епископия может лишиться своего влияния в Нижнем Новгороде.
Смелость, с которой суздальский владыка Алексей советовал князю Борису не соглашаться
Там же. Т. XV. Стб. 60.
Там же. Т. XXV. С. 178.
Позднее Василий Алексич, понимая предстоящий проигрыш своего сюзерена, решил оставить его. Согласно Рогожскому летописцу, в Москве он «оурядися», то есть подписал соглашение – «ряд», и перешел на московскую службу (Там же. Т. XV. Стб. 74–75).
Там же.
