малиновый пожар заката, когда деревенские пастухи в бронзовеющих лучах его гонят по мягкой дорожной пыли ленивое стадо коров, – в тот час у свежевыбеленной штакетной калитки, из-за буйной поросли тополей и черёмух, появляется полная и рыхлая старуха.
Деревня зовёт её Известией. Простоволосая, в заношенном ситцевом платье, она ждёт племянника Кольку. В это время, как по расписанию, из дальнего переулка выскочил трактор с вихляющим в разные стороны прицепом. За рулем – Колька. И видит он в качающееся лобовое стекло штормящий материк, на котором стоит его весёлая деревня Сосновка.
– Бабы, убирайте ребятишек, Колька едет!»
Так я начал делать свой социальный статус, на который подвигли меня тетя Белла, в девичестве Шарланова, и её супруг – писатель Баржанский. Поскольку жизнь показала, что университеты и институты для меня совершенно не подходят: из первого меня попёрли сразу за драку, а во-втором моё недоумение преподавателями настолько затянулось, что стало благоразумным оставить это заведение, пока во мне ещё оставались капли рассудка. Потом потекли из всех щелей слухи, что я отмечен в органах в качестве социально опасного элемента. А я ещё удивлялся: с чего это начальство от меня морды воротит? Неужели нутром чувствуют мою бесполезность и опасность?
Однажды в Байкальске, куда я отправился в гости, писатель Баржанский, разливая по стаканам «Московскую», объявил, что он хоть и расстался с моей тётей Беллой, но это никоим образом не означает расставание со всеми Шарлановыми, особенно – с Витькой, в которого он верил с момента его рождения. Вера советского писателя – это создание романа, объёмом в силикатный кирпич, который навек даёт человек социальный статус и все прилагаемые к нему блага.
На самом деле тётя Белла вынесла за дверь квартиры чемоданы супруга, за ними и самого Баржанского. И он благополучно переселился в драмтеатр Байкальска, где работал режиссером.
Выслушав Баржанского о возможностях социального статуса, я отправился, навеселе, к тете Белле, где меня начало кидать и выворачивать под рёв двух тигриц – самой тёти и её дочери, моей двоюродный сестры Дины, которым уже порядком надоел пьяный Баржанский, которого они еле-еле спровадили до драмтеатра. А что будет, если и Витька станет таким же, если уже не стал? Но наутро тигрицами было подтверждено мнение изгнанного супруга и папы Баржанского, хотя ни одним словом я не упоминал его имя: мне действительно, необходим социальный статус.
В общем, со всех сторон выходило, что выжить в этой качке, именуемой океаном жизни, я смогу только заработав единственно возможный для меня бонус – социальный статус. То есть, написав роман объёмом в силикатный кирпич. Намыливая рожицу, я намеревался спросить: «А с красный кирпич не подойдёт?» – но у меня так трещала башка, что воздержаться от всяких речей и споров было практичнее.
С тех пор прошло пять лет, социальный статус в руки социально опасным элементам, каковым я числился в органах, сам не идёт. Такого вообще быть не может.
