для современного исследователя представляет интерес не история добродетелей короля, а сложный процесс жизни самих текстов, т. е. история функционирования «благочестия» в письменных памятниках, рисовавших далекую от реальности картину жизни средневекового короля[43].
Следующий интересный сюжет летописи отнесен древнерусским книжником ко времени князя Владимира Святославича и несет в себе определенную практичность, упакованную в легендарную оболочку. Мы ведем речь о так называемой легенде о «белгородском киселе». Летописец сообщает, что во время отсутствия князя Владимира в Киеве (он находился в Новгороде) подступили к Белгороду печенеги и «не дадяху вылезти изъ города и бысть гладъ великъ въ городе». После решения веча о сдаче города нашелся один старец, который предложил хитрость: собрать остатки овса, пшеницы или отрубей и сделать болтушку, из которой варят кисель в больших кадушках, предварительно закопав их в землю. Пригласили нескольких печенегов и на их глазах сварили кисель, заявив: «Почто губите себе? Коли можете перестояти насъ? <…> Имеемъ бо кормлю отъ земле. Аще ли не веруете, да узрите своима очима». Печенеги отведали этого чудесного киселя, поведали соплеменникам о неиссякаемых запасах пищи в Белгороде и «въсташа отъ града, въсвояси идоша»[44].
Д.С. Лихачев заметил, что в этом рассказе «чувствуется народная основа… главным героем выступает простой русский человек, своей личной инициативой освобождающий Русь от ее врагов»[45]. Однако нам представляется, что это не просто легенда, а развернутый легендарный рассказ, построенный на основе «мудрого» и «важного» примера из Священного Писания. Об осаде города и хитрости одного их горожан есть свидетельство в Библии. На ее страницах Екклесиаст свидетельствует: «Вот еще какую мудрость видел я под солнцем, и она показалась мне важною: город небольшой, и людей в нем немного; к нему подступил великий царь и обложил его и произвел против него большие осадные работы; но в нем нашелся мудрый бедняк, и он спас своею мудростью этот город»[46].
Сейчас сложно ответить на вопрос о возможной причине такого письменного хода летописца. Возможно, значимость этого библейского примера актуализировали слова свидетельства, что данная «мудрость… показалась… важною» и именно это мотивировало желание древнерусского автора поместить в текст «своего» белгородского старца, предложившего хитрость. В итоге, не исключено, что существовавшее предание об осаде Белгорода под пером книжника приобрело не просто легендарный характер, а вполне практичный, направленный к определенной цели эсхатологический смысл.
Для древнерусского летописца была важна связь со Священной историей. Поэтому, кроме уровня узнаваемой ориентации на сюжеты Библии (на который уже давно обращают внимание исследователи), он выводил второй уровень, в котором сюжеты древнерусской истории повторяли некоторые важные примеры Священной Истории. Летописец проводил сложную интеллектуальную
См.:
Повесть временных лет… С. 56–57.
Еккл. 9: 13–15.
