конечно, очень опечалился уходом Славкина, но ни отговаривать, ни «тянуть резину» не стал. Мы расстались друзьями. Правда, спустя несколько лет между нами пробежала черная кошка по «Старой квартире», которую он показывал на телевидении всей стране. Я позвонил ему и сказал: «Как же так, Витя, в твоей передаче ни разу не появилась «Юность». Ты же из нее вышел и знаешь, как много она значила в те годы для всех нас. И для них тоже, кто не захотел наш журнал приобщить к твоим воспоминаниям о прошлом…» Я почувствовал, что Славкин был этим разговором обескуражен и попытался как-то неуклюже оправдаться, сославшись на высокое начальство. А начальство было вовсе не высоким, а всего лишь Анатолием Малкиным – руководителем «Авторского телевидения», который не любил ни «Юность», ни ее главных редакторов, в чем я позднее неоднократно убеждался.
Однако Виктор Славкин навсегда остался в истории легендарного журнала, и мое отношение к нему по-прежнему искреннее. И дай Бог ему новых пьес, спектаклей и долгого творческого успеха!
Еще один коллега был мне близок в годы моей работы в «Юности». Это зав. отделом поэзии Натан Злотников. Он находил одаренных молодых авторов, умел ладить с корифеями, горячо отстаивал на редколлегии своих питомцев. Был у него, правда, один серьезный недостаток в характере – Натан обожал править чужие стихи. Начинающие поэты еще как-то мирились с этим. Но когда он переписывал строки мастеров, на него жаловались. Помню, позвонила мне разъяренная Юнна Мориц, которая тоже попала под перо Злотникова. Пришлось извиняться.
У Натана выходили книги, его печатали журналы, но поэтического имени он себе не нажил. Может быть, потому, что поэзия его была очень книжной, оторванной от реальной жизни, несколько многословной и расплывчатой по образу мыслей. Хотя поэт он был, несомненно, даровитый, хорошо знавший и классику, и современную поэзию.
Более воспитанного и вежливого человека, чем Натан, я не встречал в своей жизни. Однажды в Ташкенте мы поздно возвратились в отель, и Натан очень сконфуженно и пространно обратился к заспанной коридорной. Был долгий монолог: «Как вы себя чувствуете? Как дети? Извините, что беспокоим…» После такого вступления молодая женщина очень насторожилась, полагая, что мы или в чем-то сильно провинились, или попросим о невозможном. А Натан просто хотел, чтобы она дала нам ключи от номера…
Всякий раз, уходя с работы, он заглядывал ко мне в кабинет и произносил одну и ту же фразу: «Ну, я покатился…» На что я неизменно отвечал: «Катись…»
Мы жили с ним рядом в Безбожном переулке. Натан часто забегал, целовал на ходу руки моим женщинам – жене и дочери – и так же стремительно удалялся. Его вежливость была невероятной. Он мог извиняться за то, что, переходя дорогу, обогнал кого-то или за то, что в очереди в столовой оказался не в хвосте, или просто так, чтобы, не дай Бог, не подумали, что он невоспитан.
Как-то у нас дома произошел курьезный случай. Когда он целовал руку хозяйке, подошел наш красавец Кент – черно-рыжий колли, сел рядом и словно прощаясь с гостем, протянул ему свою лапу…
