хлебницу. Узнавала каждого из членов семьи по голосу, запаху, даже по вдохам и выдохам. Выучила звук каждого будильника. Иногда Винсент кричал во сне, обычно ближе к рассвету. Это был ее персональный будильник.
Утром она иногда заставала его на кухне пляшущим под песни по радио. «Последним рейсом, но первым классом…»[3] – подпевал, переворачивая блинчики на сковороде. Винсент посыпал их разными специями: гвоздикой, ванилью. Поливал вареньем из лепестков роз:
– На! – Придвигал к ней тарелку.
– Спасибо! Я оценила!
Раз-два-три! Продано! Ее душа ушла с молотка за слово «на!».
А иногда с утра проносился мимо в потемках, чуть не задевая плечом, и даже не смотрел в ее сторону. Так тоже бывало.
Винсент вообще каждое утро просыпался совсем другим, как будто каждый раз из сна возвращался новой дорогой. А Жанна просыпалась наудачу, не зная, сожжет он сегодня весь дом или погасит огонь: он курил адский ядреный табак, который нужно запретить хотя бы из соображений гуманности.
Этот специфичный запах добирался и до ее комнатки.
Что до запахов… раньше у нее были духи в красивых флакончиках, а теперь – только флакончики. Давно пустые. Пустой крошечный шкаф. Хорошие вещи за четыре года поизносились. Из накидок и кружевных платьев Жанна вырезала салфетки, стелила на стол. Остался коричневый свитер, который она выбирала как меньшее из всех зол, но всё равно ненавидела.
Трудно было обвинять приемную семью, что о ней не заботились: Элла Вадимовна даже купила ей пуховик. Кислотно-фиолетового цвета, на отвратном синтепоне, «зато тепло».
А девочки из класса ходили в куртках с меховыми воротниками и кроличьих шубках. Девочки сладко пахли…
«Главное – сказочно пахнуть, остальное пусть катится!» – так Жанна с Катюшкиным решили. Катюшкину тоже не очень-то хотелось «донашивать» за сестрами их попсовые духи. Единомышленницы стали ежедневно наведываться в парфюмерные магазины. Забрызгивали запястья и набирали пробников: цветочных, сладких, пряных, сахарных, простых и сложных…
– Вот теперь хотя бы не отдает протухшими листьями в такую-то погодку! – Катюшкин расшвыривала листья ногами и глубоко вдыхала запах с запястий.
– А у листьев, интересно, почему не хрустят позвонки? – Жанна спросила.
– Наверное, потому что они падают на землю уже мертвые. Их можно протыкать и разрывать, трупам всё равно. – И конечно, топнула ногой и нанизала один на каблук. Для наглядности.
Винсент тоже рвал и метал, кричал (Как выразительно напрягались жилы на шее!), устраивал публичные уничтожения набросков, разбрасывал клочки… а всё потому, что всеми желтыми и синими красками мира он так и не смог нарисовать ничего похожего на «Ночь над Роной». И вдруг под очередным водопадом обрывков его посетила новая мысль: если нельзя нарисовать, может, удастся сфотографировать!? Волны и фонари. Ночь. Длинная выдержка. Только бы не было машин! И только бы был крутой
Группа «Мумий Тролль». «Петербург-city».
