Когда мы образовали круг, бабушка вознесла хвалу:
– Благодарим Того, Кто Выше Всех, за позволение вкушать пищу ежедневно.
Она поцеловала распятие, висевшее на ее шее.
Мама убирала тарелки после завтрака. Из одной она вывалила еду в ведро для мусора, проследив, чтобы яйцо не растеклось, а соскользнуло аккуратно. Когда она встала у раковины, я решился подойти к ней.
– Если бы ты его не разбила, – я указал на открытую коробку с яйцами, – мог из него вылупиться цыпленок?
Мама опустила голову, поворачиваясь ко мне.
– Цыпленок?
Она улыбнулась, и левый глаз закрылся, хотя это ей не было нужно. Я обхватил ее за талию и прижался щекой к животу.
Папа рассмеялся, услышав мой вопрос. Он читал, теребя пальцами висевший на шее ключ. Отец отложил книгу, встал, взял яйцо из картонного гнезда и присел, опершись коленом в пол. Яйцо он держал на вытянутой руке тремя пальцами между моим лицом и своим.
– Отпусти мать. – Он оттащил меня в сторону и поднял мою руку, потянув к себе. – Давай посмотрим, что там внутри.
Он положил яйцо мне на ладонь и сжал мои пальцы. Я был уверен, что слышал писк цыпленка, пытавшегося разбить скорлупу, что у него получится, преграда рухнет, и я увижу между пальцами желтый пушок. Отец взял мой кулак в свой и стал давить. Он был сильный, и яйцо, хрустнув, развалилось. Между нашими пальцами полилась липкая, густая жидкость. Отец стряхнул ее, брызнув мне в лицо.
– Ты же не хочешь, чтобы в нашем доме появился кто-то еще, – сказал папа. – И вообще, из этих яиц ничто не может вылупиться. Они не оплодотворены.
Он исчез в коридоре, шаркая по полу коричневыми тапками.
По моей ладони текла холодная слизь, потом яркий желток плюхнулся на пол. Я смотрел на него совершенно равнодушно. Мамин нос просвистел, и она опустилась на колени напротив. Я почувствовал прикосновение мокрой тряпки прежде, чем ее увидел. Не мог оторвать взгляд от скорлупы и смерти в липкой лужице у моих ног. Мама тщательно вытерла каждый мой палец. От запаха нашатыря я внезапно раскашлялся.
Мамины глаза стали влажными.
– Что случилось? – спросил я.
– Нашатырь, – ответила мама.
– Но я же не плачу.
Мама пожала плечами.
– Вспомнила кое-что, – сказала она.
– Из жизни наверху?
Она кивнула.
Я поцеловал ее искалеченную щеку.
– Не грусти, – сказал я. – В подвале намного лучше, чем там.
Нос коротко присвистнул, потом мама склонилась к самому моему уху.
– Место, где ты находишься, лучше любого другого, – прошептала она.
Шею защекотало, и я отступил назад.
Тряпка упала на пол, и мама принялась убирать останки цыпленка, который никогда не родится, а потом вернулась к посуде в раковине. Я стоял рядом и смотрел на мокрые разводы на полу, там, где мама прошлась тряпкой, до тех пор пока они не высохли.
Когда
