они собрались (или были собраны) для того, чтобы обсудить, как воспрепятствовать, как прервать враждебно растущее посмертное забвение имени и творчества Маяковского. И было решено: пусть Лиля Брик обратится с письмом к Сталину. Тут же был написан текст, теперь редко вспоминаемый и потому исчезающий из памяти, но навсегда остающийся историческим документом: в нем перечислены все вышеназванные подробности о шестилетнем забвении Маяковского.
Считавший себя близким соратником Сталина, чекист «Аграныч» (так с долей фамильярности называл Агранова Маяковский) вручил письмо вождю, и тот в декабре 1935 года наложил резолюцию, позже растиражированную прессой. В тексте главными были две фразы: «Маяковский был и остается лучшим и талантливейшим поэтом нашей советской эпохи», «Безразличие к его памяти и его произведениям – преступление». До сих пор еще не удалось никому найти доводы, коими можно бы истолковать эту никак и никем не ожидаемую, взрывную реакцию Сталина на письмо Лили Брик, прервавшую заговор молчания, перевернувшую с ног на голову всё, что до того вытворялось вокруг имени и наследия Маяковского. Сотни конференций о поэте прошли с той поры, учтены в библиографиях тысячи публикаций о нем, но нигде ясного ответа не сыщешь на вопросы прямые и, казалось бы, простые: почему враждебное замалчивание знаменитейшего поэта длилось не день, не два, а – шесть лет? «чего-то он (Сталин. – Т.П.) вдруг залюбил Маяковского? ‹…› Две волны двинулись почти одновременно: волна страха, смертей и несчастий, неслыханных даже для этой страны, – и волна посмертной славы Маяковского» (Ю. Карабчиевский).
Вслед за сталинской резолюцией последовало постановление ЦК ВКП(б), обязавшее все главные издательства страны наладить планомерный и многотиражный выпуск в свет десятков книг поэта. Тогда же была подготовлена «Памятка о реализации литературного наследства В.В. Маяковского», в которой предписывалось: «ускорить общий процесс издания книг Маяковского», «урегулировать вопрос о преподавании Маяковского в школах», «дать в печати ряд руководящих статей о значении Маяковского».
И началось нечто вроде состязания: кто раньше? кто больше? кто лучше? На сталинский стол чуть ли не ежедневно нарком Ежов и другие аппаратчики приносили записки, отчеты, докладные «об исполнении». Открылось время, о котором Пастернак сказал: Маяковского «насаждали, как картошку при Екатерине».
А теперь вернемся к поездкам Маяковского к русским эмигрантам. Его многочисленные выступления перед теми, кто не по своей воле оказался на чужбине, сыграли огромную роль в том, что многие из изгнанников пришли к утешительному для них осознанию: на родине далеко не все бездумно согласны с тем беззаконием, которому коммунистические власти подвергли миллионы россиян, – иных выслав, других сослав, посадив, казнив… И еще: страна живет наперекор политическим безумствованиям, она геройски защищается от посягательств, развивается надежными темпами, строит свое будущее трудами и усердием
