не своим голосом. – Тебе сказали: вспоминай.
Пресс– секретарь выскочил из-за спины Марьясова, по дороге схватив с подоконника кусок электропровода, размотал его. Наклонившись над Лысенковым, пятерней ухватив того за волосы, поднял голову курьера кверху.
– Еще не вспомнил, тупая задница? – Куницын, казалось, заскрипел зубами, но скрипели не зубы, а лаковые ковбойские сапоги с ушками. – Ты у меня все сейчас вспомнишь, парашник.
Куницын отступил на шаг, широко размахнулся и хлестнул Лысенкова двужильным электропроводом по лицу. Тот коротко вскрикнул, дернулся, едва не опрокинув кресло. Куницын снова размахнулся правой рукой, электропровод засвистел в воздухе, Лысенков охнул от боли, древнее кресло заскрипело, казалось, готовое развалиться на части. Марьясов отошел в сторону и сел на мягкий диван, покрытый цветным покрывалом в безвкусном восточном стиле. Васильев тронул за плечо Куницына, остановил его руку, занесенную для нового удара.
– Осади, ты глаза ему выхлестнешь, тогда он сдохнет. А мне он пока целый нужен. Вода там вскипела? – возвысив голос до крика, прогремел Васильев.
– Давно уж вскипела, – ответил какой-то мужчина из-за двери в кухню. – Оба ведра.
– Тащи ведро сюда.
– Что вы задумали? – Марьясов поднес зажигалку к кончику сигареты.
Васильев расстегнул пуговицы сорочки, скинул её и, остался в белой майке без рукавов.
– Для начала сварим ему кипятком ноги, а там видно будет. Попарим хорошенько, пока мясо с костей не отвалится. Если что знает, скажет обязательно. Тут, как говориться, двух мнений быть не может.
Лысенков икал и плакал на своем деревянном кресле. В комнату, сгибаясь под тяжестью большого ведра с кипятком, вошел молодой парень. Поставив ведро у ног Васильева, парень исчез на кухне и вернулся назад с белым эмалированным тазом.
– Вы, Владимир Андреевич, вышли бы отсюда, – повернулся к Марьясову Васильев. – А то здесь жарко будет, как в бане.
Марьясов поднялся с мягкого дивана, шагнул к Лысенкову.
– Сергей, через пару минут я не смогу для тебя ничего сделать. Ты перестанешь быть человеком. Подумай.
– Я сказал все, – Лысенков громко икнул. – Пусть он меня больше не мучает. Скажите ему.
– Игорь, пойдем на улицу.
Марьясов повернулся к пресс-секретарю, внимательно наблюдавшему за действиями Васильева.
– А можно я останусь? – Куницын посмотрел на Марьясова просительно. – Пожалуйста.
– Ну, как хочешь, я в машине.
Марьясов пожал плечами и быстро вышел из комнаты.
Марьясов промаялся в машине около часа. Время от времени он поглядывал на освещенные окна дома, затуманенные горячим паром. Он курил, и, включив свет в салоне, пытался читать газету, но никак не мог сосредоточится. Пару раз он выходил из машины, делал вокруг неё круги, снова занимал место на заднем сидении. Метель на улице не собиралась успокаиваться, напортив, становилась
