23.05.2014 Владислав Стасюк тема: Гражданское общество
…ну а серьёзно, патриотизм действительно сильное оружие, и имеющим желание вникнуть в сущность этого понятия предлагаю некоторые размышления.
«Кто не знает в наш век, что любовь эта становится бесом, когда становится богом!» Ружмон
…Возьмем к примеру ни много ни мало – любовь к своей стране.
Некоторые, особенно политики «в сердцах» склонны думать, что она только бесом и бывает. Но тогда придется зачеркнуть по меньшей мере большую половину высокой поэзии и великих деяний. Плач Христа о Иерусалиме льёт любовью к своей стране.
Не будем вдаваться в тонкости международного права. Патриотизм без «тормозов», естественно, плодит и множит зло. Рассудительные люди скажут нам, что всякое столкновение наций безнравственно. Этим мы заниматься не будем. Мы просто рассмотрим сам состав и попытаемся разграничить добрую его форму и злую. Ни одна из них не воздействует прямо на международные дела. Делами этими правят не исполнители власти, а их правители. Злой патриотизм исполнителей приведёт к худшему, здоровый патриотизм – помешает. Когда люди поверхностны и меркантильны, пропаганде через СМИ легко раздуть «жёлто-бульварные» страсти патриотизма; когда добры и нормальны, они могут воспротивиться. Именно поэтому нам надо знать, правильно ли мы любим свою страну.
Амбивалентность патриотизма доказывается хотя бы тем, что его воспевали и Шевченко, и Толстой, Блок, Есенин, Маяковский, Честертон, Белинский, Киплинг, Ленин, Бердяев и многие другие. Если бы патриотизм был единым в определении, такие разные люди не могли бы его любить. На самом деле он – парадигма каждого индивидуума, разновидностей у него, порой противоречивых, много.
Первая из них – любовь к дому; к месту, где мы выросли, или к нескольким местам, где мы росли; к старым друзьям, знакомым лицам, родным видам, запахам и звукам. В самом широком смысле это будет любовь к Украине, Белоруссии, России. Когда некоторые не любят «своей страны дураков», они просто фальшивят. Какая у них «большая» страна? Их любовь связана с родными местами, с укладом жизни – к пиву, кофе, камину, развлечениям, спорту и многим другим вещам, к местному и честно говору и – реже – к родному языку; русскому или украинскому. При такой расстановке это уже не так существенно. Главное для патриота – не жить под чужим владычеством, его стремление сохранить за собой собственность своего дома – ведь мы и перечислить не в силах всего, чего мы лишимся, в случае над нами власти извне. Возможно ли вообще осудить это чувство? Семья – первый шаг на пути, уводящем нас от эгоизма; патриотизм своей родины – следующий шаг, уводящий нас от эгоизма семьи. Не признающий своего земляка как признает других и общество вообще, которого не знает?
– Такой патриотизм, конечно, ничуть не агрессивен. Он хочет только, чтобы его не трогали. У всякого мало мальски разумного, наделенного воображением человека он вызовет добрые чувства и к иностранцам. Могу ли я любить свою родину и не понять, что другие люди с таким же правом любят свою? Англичанин так же предан чаю, как итальянец – кофе; что ж, дай им Бог, пускай пьют кофе и чай! Мы ничуть не хотим навязать им своё. Родные места тем и хороши, что других таких нет.
– Вторая разновидность патриотизма – особое отношение к истории своей страны. Прошлое, которое живет в народном сознании, великие деяния предков. Князь Владимир, Княгиня Ольга, Князь Ярослав, гетманы Сагайдачный, Хмельницкий и другие. Это прошлое налагает некое обязательства и как бы дает гарантию. Мы не вправе изменить высоким образцам.
Это чувство не так безопасно, как первое. Истинная история любой страны изобилует дурными фактами. Если мы сочтем, что великие деяния для нее типичны, мы ошибемся и станем легкой добычей для критиков, открывающим другим глаза. Когда мы узнаем об истории больше, мы станем «мудрецами» и патриотизм наш рухнет, сменившись цинизмом или мы просто откажемся видеть правду. И все же, что ни говори, именно такой патриотизм помогает многим людям вести себя гораздо лучше в трудную минуту, чем они вели бы себя без него. Тем идея и сильна, что облагораживает самоидентичность; образ прошлого может укрепить нас и при этом не обманывать. Опасен этот образ ровно в той мере, в какой он подменяет серьезное историческое исследование. Чтобы он не обернулся во зло, его надо принимать как сказание, не имеется ввиду как миф, но подчеркивать саму повесть, образы, примеры. Школьник должен смутно ощущать, что он слушает или читает сагу. Чем меньше мы смешиваем это с наукой, тем меньше опасность, что он это примет за серьезный анализ или – упаси Господь! – за оправдание политики власти. Если героическую легенду загримируют под учебник, мальчик волей неволей привыкнет думать, что «мы» какие то особенные «сверх остальных». Не зная толком биологии и генетики, он может решить, что мы каким то образом унаследовали героизм, честь и уважение. А это приведет его к другой, много худшей разновидности радикального патриотизма.
Третья разновидность патриотизма уже не просто чувство,
