двое, – сказал вскоре Пётр второму.
За столом Петра подмывало рассказать им о своем несостоявшемся приключении, но он думал, что ему не поверят или, поверив, посмеются над взрослым мужчиной, исподтишка подглядывающим за девочками; он ничем не мог бы подтвердить свой рассказ, оттого что сюжет с отъездом был исчерпан.
– Я сегодня не пью, – предупредил первый.
– Всё ясно: ты – за рулём, – съязвил Пётр. – Управляешь страной.
– Да и я, пожалуй, ограничусь одной рюмочкой, – поддержал товарища второй гость.
– У нас так не пьют, – не сдавался Пётр.
– Пора переучиваться.
– В чем загвоздка, господа? – спросил Пётр, имея в виду совсем другое.
– Кто нас гонит?
– Кто нас держит?
– Мы там будем чужими.
– Мы и здесь не свои – мыслящие муравьи под стеклянным колпаком у плебея.
– Выпьем за муравейник на свежем воздухе.
– За это выпью и я.
Пётр нарочно не задёргивал свои шторы, но другие, по ту сторону проезда, были темны и глухи.
– Как ты поступишь со своим трудом? – спросил первого гостя Пётр.
– Уже поступил, – недобро засмеялся тот. – Закончил ночью – и сжёг утром.
– Боже мой!.. А ты? – почти умоляюще спросил он второго.
– Это будет видно недели через две, когда поставлю точку. Но боюсь, что я окажусь слабее (или разумнее?) – оставлю его в надёжном месте до лучших времён.
– Как и я, быть может, – словно оправдываясь, сказал Пётр. – Всё – таки, на это ушло два года жизни.
«Нет, не стоит им рассказывать, – решил теперь Пётр. – Я, видимо, болен: эти ожидания, эти унизительные хлопоты, это одиночество, эти мальчишники… Надо проверить неоднократно, и я знаю, как… Если только не поздно: поди, сыщи, куда укатил этот эсквайр».
– Быть может, я сумею вывезти рукописи с собой, – задумчиво проговорил он.
– Простой ты, Петя, – засмеялся первый из друзей. – Простой, как песня.
– Вывези хотя бы голову, – посоветовал второй.
Их мужские посиделки давно уже сводились к проведению времени, оттого что всё важное было решено, мелочи обговорены и мосты сожжены. С другими, с теми, кто оставался в несчастливой стране, им постепенно стало неинтересно встречаться, они жили теперь если пока и не в разных мирах, то с разными взглядами на единственный знакомый мир – вплоть до полного непонимания друг друга. У Петра почти не осталось вещей, которые для него что – нибудь значили бы здесь; к числу их, немногих, теперь прибавилось окно напротив.
Окно засветилось и в этот вечер, словно ничего не произошло накануне. Простой глаз по – прежнему различил только крупные цветовые пятна и ясно было то лишь, что взгляду открылась не обстановка жилой комнаты, а нечто иное; это могли быть и фотообои на голой стене, и даже изображение с наружной стороны
