и греческий, а сейчас пишу сию сагу хоть и по обычаю варяжских скальдов, но славянскими литерами.
Вам же, дети мои, жить в стране, которую засеял книжными словами конунг наш Ярослав, чья мудрость всему миру известна.
Так он и своих детей воспитал: Изяслава, Святослава, Игоря, Владимира, Всеволода – кого зовут пятиязычным чудом, и дочерей: Анастасию, что за Королем угорским, и Анну, Королеву франков. И Елизавету, жену нашего Харальда, о которых дерзну поведать в своей саге.
Напишу как умею и с помощью Божьей; кто же захочет узнать более – мой дом недалеко от Золотых ворот, рядом с меняльной лавкой Исаака, спросить Филиппа, книжника, что лечит коров и женат на Марфе. Аминь.
1. Как Харальд возомнил о себе и что было после
Итак, жил человек по имени Харальд, сын Сигурда, сводный брат Олава, норвежского конунга, убитого при Стикластадире. И когда Олава убили, на норвежском престоле сел Свейн, язычник, а Харальд бежал в Гардарики к конунгу руссов Ярислейву Мудрому, сыну Вальдамара Крестителя, где был принят с почетом. Многих тут принимали беглых искателей престола: служили у Ярислейва Эдвин и Эдуард, британские принцы, и наш Магнус – сын Олава, и Андрей, будущий король угорский, Харальд же был надо всеми старшим.
Как-то у конунга был пир. Его устроили в большой гриднице каменного дворца, где жил конунг. Стены гридницы были обиты красным бархатом, а потолок расписан изображениями Христа, Господа нашего, и святой Богородицы. Нигде на Руси не было покоя богаче.
Ярислейв сидел на возвышении со своей женою Ингигерд – дочерью конунга шведов, и с дочерьми Анастасией и Эллисив, третья же дочь, Анна, была еще мала для пиров.
По левую руку от конунга были митрополит Феопемпт, пресвитер Илларион и заезжий знатный грек, ниже сидели другие мужи, и среди них Харальд. А за длинными столами, на которых было вдоволь яств и питья, пировала дружина.
Вот что было на столах: быки, изжаренные на вертеле, дичь – тетерева, гуси и куропатки, заячье мясо с пряным зельем, вдоволь всякой рыбы, мед и квас в бадьях, в кувшинах же – вино кипрское, фряжское и молодое, с корсунских виноградников.
И когда вина было выпито много, Ярислейв-конунг сказал:
– Не сладок, други, пир без песни.
И тогда столетний русский скальд, именем Боян, сидевший тут же, взял свои гусли, как руссы это именуют, и запел. Вот что пел русский скальд:
– Осень стояла стылая,
Ночи были рябинные,
Шумела битва под Лиственом.
Словно мечи булатные,
По небу – сини молнии,
Словно заря кровавая,
Русская кровь – по озеру, —
Сечи такой не видел свет…
Русские охотно слушали скальда, потому что любили такие песни, варягам же скоро наскучило слушать о битве, в которой они не сражались, – и многие стали снова лить вино в кубки и продолжать застолье, говоря:
– Что за Листвен? Не знаем никакого Листвена и знать
