родители не заслужили, особенно мама. Ее жалко больше всего. Тяжело смотреть, как она мечется от бессилия, стараясь сделать невозможное. Еще тяжелее осознавать, что ты причиняешь кому-то острую, невыносимую боль, но ничего не можешь изменить, как бы ни старался. Отец нашел утешение, а мама увядает на глазах. Этот год стал для нее десятилетием.
«Скорей бы все закончилось», – подумала Вера.
Она решила, что немного погодя пойдет к ней и попросит нарисовать ее, Верин, портрет. Мама так давно не брала в руки кисти и краски. Оставила невыполненными заказы. Подготовку к персональной выставке забросила. Даже мольберт сложила и убрала в кладовку. Нужно попытаться расшевелить ее, заставить хоть отчасти вернуться к нормальной жизни. Пусть она рисует Веру, пусть вспомнит свои прежние эмоции.
«Истинное счастье в творчестве, в созидании», – говорила мама.
Когда-то они рисовали вместе, и мама поправляла ее, помогая «правильно видеть». У Веры неплохо получалось. Даже думала, не поступить ли на культурологический. Отец склонял к экономике и праву. Теперь уже неважно. Больше не нужно беспокоиться о плохих оценках, несданных зачетах, ЕГЭ… Не нужно ломать голову над выбором профессии. Она вдруг стала свободной от мирской суеты и социальных формальностей. Она не обязана становиться кем-то и что-то из себя представлять. Теперь она может быть любой – небрежной, грубой, в плохом настроении, отстраненной, безучастной… Когда ты умираешь, тебе наконец позволяют быть собой.
Вера разделась и легла в кровать.
Ей опять снилась чертовщина. Она стояла в длинной очереди мужчин, женщин и детей. Вокруг – ничего, лишь тускло освещенные стены длинного, без начала и конца, коридора. Очередь медленно двигалась. Каждые несколько секунд Вера делала короткий шаг вперед. Изредка к очереди подходил человек. Он что-то спрашивал у одного из стоявших, внимательно слушал. Вера все ждала, когда же подойдут к ней, но человек ее игнорировал. Ей хотелось спросить у рядом стоящих, кто он и о чем спрашивает, но она не решалась. Люди молчали, их взгляды были отстраненными, лица ничего не выражали. Никто не пытался пройти а начало или конец очереди. Только Вера все озиралась по сторонам и старалась понять, где она, и зачем эта очередь.
Вера проснулась в половине девятого утра и поняла, что ей обязательно нужно в школу. Она прекрасно помнила, что первым уроком стоит физкультура, и ей там делать нечего, но все-таки начала собираться. Оно самое! Будто кто-то настойчиво зовет ее, а если она воспротивится, останется в кровати и попытается опять уснуть, сознание просто отключится, и она все равно окажется в школе. Провалы в памяти пугали сильнее, чем приступы головной боли.
Вера нашла в шкафу старые джинсы и водолазку, быстро оделась и закинула рюкзак на плечо.
Хотела выскользнуть из квартиры незамеченной, но замешкалась в коридоре, пытаясь найти свою куртку. Из зала вышла мама. На ней были те же юбка и черная водолазка, что и накануне вечером.
– Я купила тебе куртку, – сказала она, подавая Вере хрустящий бумажный пакет, из которого торчала голубая ткань. – Хотела
