что-то случилось, а она тут кладовки разбирает!
Надо бежать, звонить! Но куда? Начинают искать лишь на третий день. И только по заявлению родственников. А она – никто.
Так и скажет: «Я ему никто, но найдите его поскорее».
Много вас таких тут ходит.
Придётся ждать три дня. Ну, или хотя бы до вечера.
А как ждать? Сидеть здесь, под крышей, и прислушиваться к звукам на лестнице? Или дежурить во дворе?
Живете
Синеглазка ждала два дня. Она сидела в мансарде, прислушиваясь к звукам на лестнице. Потом выбегала во двор, стояла у арочных ворот. Мимо неё проходили на репетицию артисты и прочий музыкальный люд. Вечером поток зрителей перегораживал обзор, и она то и дело взлетала на последний этаж: всё казалось, что пропустила его.
На работу не ходила, сказалась больной, но все поняли, чем она больна. Пока выжидали. У любой тяжёлой болезни наступает кризис. Все ждали кризиса.
На третий день Скиталец объявился.
Надо же, она проспала его возвращение! Средь бела дня вдруг отключилась, даже звук открываемого замка её не разбудил.
Он вошёл в комнату, бледно-зелёный, и, не глядя в её сторону, направился к стеллажу с пластинками. Коллекция винила – единственное его имущество.
Синеглазка тихонько плачет. Будто отворились шлюзы, и слёзы полились из глаз бесконечным потоком.
Сидя на корточках, он перебирает пластинки, часть откладывает в сторону. Мурлыкает что-то под нос. Отложенное кладёт в рюкзак, потом снимает со стены гитару, вешает на плечо. И, не оборачиваясь, произносит чужим, безразличным голосом: «Прекращай рыдать. Ничего не случилось. Мне нужно ненадолго уехать».
И вот тут она заревела. В голос, навзрыд.
Рыдала и выкрикивала в уходящую спину: «Катись к чёрту! Сволочь! Подлец! Не появляйся больше!».
Но Скиталец ничего этого не слышит. Длинными ногами он отмеривает путь – первый после долгого перерыва. И весенние облака плывут в его серых, как галечник, глазах.
***
Прошёл месяц. Газоны покрылись свежей витаминной травой. В кронах стриженых деревьев повисла зелёная дымка. Часы перевели на летнее время.
Скиталец всё не возвращался.
Синеглазка ходит в Модный Дом, делает выкройки, ругается с мастерами из-за неровных швов. Иногда улыбается. Но когда её спрашивают: как дела? – она не знает, что ответить.
Какие у неё могут быть дела? Она превратилась в ожидание. В долгую ноту ля-бемоль. В ручеёк текущего бачка.
С работы быстрым шагом – домой. Только мельком взглянуть и назад. Вернее, вперёд. Куда глаза глядят.
Одно плохо – он повсюду. То пшеничная голова мелькнёт, то рюкзак с булавкой вместо молнии. Или в подземном переходе услышит: «Мы похоронены где-то под Нарвой…». Бежит, прорываясь сквозь встречный поток, хотя ни голос, ни манера игры…
Поэтому старается уйти подальше от мест, где они бывали вместе.
Ходит
