если я вам что-то скажу?
– То, что это будет стоить, сынок.
– Мэйми втюрилась в чудо, – говорит Томас, – в чудо из паноптикума. Мне он не нравится. А ей нравится. Я подслушал, как они разговаривали. Я думал – может быть, вам будет интересно. Слушайте, Джефф, два доллара – это для вас не дорого? Там, в городе, продается одно ружье, и я хотел…
Я обшарил карманы и вылил Томасу в шляпу поток серебра. Известие, сообщенное мне Томасом, подействовало на меня так, словно в меня заколотили сваю, и на некоторое время мысли мои стали спотыкаться. Проливая мелкую монету и глупо улыбаясь, в то время как внутри меня разрывало на части, я сказал идиотски-шутливым тоном:
– Спасибо, Томас… спасибо… того… чудо, говоришь, Томас? Ну, а в чем его особенности, этого урода, а, Томас?
– Вот он, – говорит Томас, вытаскивает из кармана программу на желтой бумаге и сует мне ее под нос. – Он чемпион мира – постник. Поэтому, наверно, Мэйми и врезалась в него. Он ничего не ест. Он будет голодать сорок девять дней. Сегодня шестой… Вот он.
Я посмотрел на строчку, на которой лежал палец Томаса: «Профессор Эдуардо Коллиери».
– А! – сказал я в восхищении. – Это не худо придумано, Эд Коллиер! Отдаю вам должное за изобретательность. Но девушки я вам не отдам, пока она еще не миссис Чудо!
Я поспешил к паноптикуму. Когда я подходил к нему с задней стороны, какой-то человек вынырнул, как змея, из-под палатки, встал на ноги и полез прямо на меня, как бешеный мустанг. Я схватил его за шиворот и исследовал при свете звезд. Это был профессор Эдуардо Коллиери, в человеческом одеянии, со злобой в одном глазу и нетерпением в другом.
– Алло, Достопримечательность! – говорю я. – Подожди минутку, дай на тебя полюбоваться. Ну что, хорошо быть чудом нашего века, или бимбомом с острова Борнео, или как там тебя величают в программе?
– Джефф Питерс, – говорит Коллиер слабым голосом. – Пусти меня, или я тебя тресну. Я самым невероятным образом спешу. Руки прочь!
– Легче, легче, Эди, – отвечаю я, крепко держа его за ворот. – Позволь старому другу насмотреться на тебя всласть. Ты затеял колоссальное жульничество, сын мой, но о мордобое толковать брось: на это ты не годишься. Максимум того, чем ты располагаешь, – это довольно много наглости и гениально пустой желудок.
Я не ошибался: он был слаб, как вегетарианская кошка.
– Джефф, – сказал он, – я согласен был бы спорить с тобой на эту тему неограниченное количество раундов, если бы у меня было полчаса на тренировку и плитка бифштекса в два квадратных фута – для тренировки. Черт бы побрал того, кто изобрел искусство голодать! Пусть его на том свете прикуют навеки в двух шагах от бездонного колодца, полного горячих котлет. Я бросаю борьбу, Джефф. Я дезертирую к неприятелю. Ты найдешь мисс Дьюган в палатке: она там созерцает живую мумию и ученую свинью. Она чудная девушка, Джефф. Я бы победил в нашей игре, если бы мог выдержать беспищевое состояние еще некоторое время. Ты должен признать, что мой ход с голодовкой был
