привлекало ко мне сочувственное внимание, я не осмеливался.
Глава двенадцатая
Похороны проходили в узком семейном кругу в Лохбридже, где на местном кладбище скромные, но более чем достойные родители моего отца имели почетное фамильное место. Именно в этом промышленном городе Лоуренс и Мэри Кэрролл, вынужденные бросить свое небольшое ирландское хозяйство во время великого картофельного голода, решили провести остаток дней в благочестивой безвестности, здесь мой отец снимал холостяцкое жилье до своего брака, и здесь же было заведение дяди Бернарда под названием «Погреба Ломонда», оказавшееся, к моему удивлению и огорчению, захудалым и затрапезным пабом, над которым жили мой дядя и его жена вместе с моими двоюродными братом и сестрой Теренсом и Норой.
День выдался серый, с моросящим дождем, когда траурная процессия вышла из церкви. Но меня там не было. К моему огромному облегчению, мама решила, что я не должен присутствовать на похоронах. Накануне, несмотря на мои безумные протесты, дядя Бернард заставил меня совершить то, что он назвал «последним прощанием» с моим лежащим в гробу отцом. Это была моя первая встреча со смертью, и я оцепенел при виде отца, такого молодого, такого красивого, который возлежал прекрасной восковой моделью самого себя на роскошном, затканном дорогой тисненой тканью мягком ложе, заказанном, вопреки желанию моей мамы, непомерно расчувствовавшимся дядей Бернардом. Безупречно приготовленный для могилы, причесанный, с подровненными усами, отец был выставлен в самом лучшем виде, что называется, «волосок к волоску», как с иронией в таком случае отметил бы он сам. Затем, когда проливавший слезы дядя Бернард поднял безжизненную руку отца и положил ее в мою, мурашки побежали у меня по телу, притом что в тот миг я увидел на мертвом подбородке отца, только накануне выбритом гробовщиком, слабую рыжеватую поросль. Я с воплем вырвался и так отчаянно бросился вон из комнаты, что рассек голову о косяк двери. В итоге, с перевязанным лбом, я был освобожден от дальнейших ужасов у могилы и ждал, когда все это закончится, на заднем дворе «Погребов Ломонда» в компании моей кузины Норы.
Этот двор, простиравшийся между линией железной дороги и задней стороной дома из красного кирпича и огороженный полуразвалившимся деревянным забором, был странным, невероятным местом, безлюдной территорией, заваленной лесоматериалами, деревянными коробками, грудами бутылок, пустых или разбитых, и их пропитанной дождем соломенной упаковкой. Дверь в подвал была завалена кучей кокса, в одном углу двора находился обветшавший птичник, перед которым куры скребли землю, клевали и кудахтали, в другом углу был целый ряд собачьих будок, казалось связанных между собой клубком ржавой проволоки. И все это, пребывающее в состоянии дикого запустения по сравнению с безупречным порядком вокруг моего собственного дома, вообще по сравнению со всем, что я когда-либо знал или видел, обладало на самом деле какой-то пугающей притягательностью.
Должно быть, когда я огляделся, что-то из этих
