style="font-size:15px;"> – Вот, держите салфетку, сотрите кровь.
Поблагодарив проводницу, уже не торопясь, направился в свой вагон.
3
– Вот это да! Не уж-то Никита? – удивилась моему внезапному возвращению Вера Пудеевна. – Почему ты вернулся?
Я рассказал бабуле, как побывал в отделении полиции, а потом и про хулиганов, не давших мне дойти до касс вокзала. Тем временем поезд опять начал своё движение.
– Ничего, сойду на следующей станции, – говорил я, в большей степени успокаивая сам себя.
– Ты, поди, голодный? – спросила Вера Пудеевна. – У меня яички есть, кефирчик домашний можно попить. Кулич сестрёнка в дорогу положила. Давай садись, ужинать пора.
– Спасибо, не откажусь. А то живот уже к спине прилип и голова кружиться.
– Садись, Никитка, садись.
Мы сели за столик напротив окна, как раз вновь прибывшие соседи разместились на верхних полках и нам никто не мешал. Во время ужина мы разговаривали.
– Вера Пудеевна, почему Вы сказали мне, что едите в Читу умирать?
– Так и есть, – усмехнулась бабушка. – С тридцатого году я. Мне уж восемьдесят семь нынче будет. Ну, сколь ещё я протяну, год-два, не больше.
– Отчество у Вас уж больно интересное.
– Да. Тятю моего Пудей Мартыныч звали. В Белоруссии я родилась.
– Расскажите о себе, – попросил я.
– Чего рассказывать-то?
– Хотя бы немного. Интересно же. Вы говорите, что родом из Белоруссии?
– Да из Белоруссии. Родители мои жили хорошо, душа в душу. Нас у них пятеро было. Я старшенькая, потом три брата один за другим родились, а напоследок ещё и сестрёнка Глашенька. Тятя заведовал лесничеством, поэтому семья постоянно проживала в пуще. Счастье кончилось, когда война началась.
– Великая Отечественная?
– Да, да. В сорок первом. Тятю в армию забрали, и сгинул он в первые дни войны. Похоронку не приносили, так на словах только передали. Мама наша плакала, оно и понятно. Что дальше-то будет? В середине лета зашли немцы и обосновались в ближайшем селе, но на заимке нашей не показывались. Вот мы там и сидели тихо, не высовывались, питались дарами леса. Мама наша целителем была и знала толк в травах, если что лечила нас наговорами разными, меня всему этому обучала. Партизаны из местных к нам наведывались, уговаривали в отряд перебраться, но мама отказалась. Оказалось, не зря. Отряд этот позднее весь перебили. Против партизан немцы устроили спецоперацию. Большими силами, лес прочёсывали. Потом был бой. Когда всё стихло брат мой – Ванька сбегал туда, немецкой тушёнки принёс, ещё кое-чего из припасов. А маме говорит, дескать, «фриц» там один в километре отсюда лежит чуть живой, видно помощи просит. Тихо тогда было и крики раненого слышны были и у нас. Мы с мамой пошли проверить. Как сейчас помню, он светленький такой, молодой совсем, глаза голубые. В крови весь. Жалко его стало, он хоть и немец, но всего лишь солдат. Вот мы и перетащили его к себе. Сказал, что зовут его Карл из города Дрезден. Остального мы не понимали. Он всё время говорил: «Данке, данке
