наверное, устали. Я зайду к вам позже, может быть, ближе к ужину. Вы не против?
– Не против, доктор.
– До вечера, Р… Безымянный!
– До вечера, доктор.
Фредерик покинул палату и, когда услужливый санитар Гарри закрыл дверь на ключ, заглянул в открытую дверь рядом. Это была другая палата, просторная и светлая, с одним окном. На окне стоял горшок с хризантемой – судя по ее ухоженному виду, ей уделяли много внимания. На стенах висели фотографии синеглазого мальчика, который сидел на заправленной кровати и слушал в наушниках музыку.
Фредерик постучал в дверь. Юноша не услышал стука, так как по-прежнему слушал музыку, глядя на белую стену перед собой, время от времени кивая головой в такт. Доктор Браун не решился побеспокоить молодого человека, зайдя без спроса, он подумал, что лучше заглянет к нему в другой раз, когда тот перестанет слушать музыку. «Знакомство не должно отвлекать от чего-либо. С тончайшими инструментами следует обращаться нежно», – с этими мыслями Фредерик ушел прочь.
Будущий главный врач больницы, в которой он освоился достаточно быстро, изучил истории болезней многих пациентов, имена некоторых он записал в свой личный блокнот, чтобы незамедлительно уделить им время. Времени у доктора Брауна было много, и летело оно стремительно и незаметно, особенно когда пациент был ему интересен. Он записал в блокнот мальчика-аутиста и женщину в возрасте, которая, по мнению доктора Стенли, болела многими заболеваниями одновременно. Например, по четвергам у нее начинался панический страх при виде любого доктора в белом халате. Но как только доктор снимал халат, миссис Норис тут же успокаивалась и, как птичка, начинала сладко щебетать о самых интересных моментах своей незабываемой молодости. По понедельникам старушка забывала все на свете – имена врачей, пациентов, главных героев собственных историй, которые она рассказала практически всем. Она забывала абсолютно всех и абсолютно все, даже собственное имя, но как только наступало утро вторника, она сразу же все вспоминала и продолжала рассказывать подробности своей личной жизни, иногда весьма пикантные. Каждую субботу миссис Норис навещал ее невидимый, но пунктуальный друг – Адольф Добельманович Пульк. Он приходил в одно и то же время, ровно в девять утра, и никогда за ним еще не было замечено опозданий.
Миссис Норис никогда не стыдилась своего старого друга, а потому разговаривала с ним везде: в кабинете врача, на прогулке в саду, даже в туалете… И хуже всего было то, что она разговаривала с ним о своей личной жизни, о незабвенной бурной молодости, о том, чего у нее не смогли отобрать ни склероз, ни болезнь Альцгеймера по понедельникам. (По мнению доктора Стенли, она помнила все о своих, как он выразился, «похождениях» даже в этот день, хотя пациентка категорически отрицала это. Врачу казалось, что по понедельникам миссис Норис всегда выглядит болезненно и нервно, потому что ее язык нестерпимо чешется.)
– Да… Любопытный случай, – произнес доктор Браун вслух, читая заметки своего коллеги.
Когда он обнаружил,
