областях? Мало того, если верить слухам, то вы даже звания лекаря добились только благодаря протекции великой княгини де Вержи.
– Отчего же, это не слухи. Все в точности так и обстоит.
– Неслыханная недальновидность и закостенелость. В Европе вы уже были бы профессором со своей кафедрой, лабораторией и лечебницей, – с пылом, присущим французам, проговорил Дюваль.
– Арман, вы хороший доктор. Но тем не менее не встретили поддержки или особой опеки.
– Я – это всего лишь я, – с нескрываемым сожалением и весьма самокритично заметил тот. – Пусть мне и нелегко это признавать, но, несмотря на нашу разницу в возрасте и соответственно мою более богатую практику, вы значительно превзошли меня во всем. Слышали такую поговорку: «Что позволено Юпитеру, то не позволено быку»?
– Иными словами, меня ждет особое отношение.
– Именно.
– Хм. В некотором роде заманчиво. Но… Каким бы скудным вам ни казалось финансирование госпиталя, на деле это не так. У меня есть все для работы и научных изысканий. В настоящее время я работаю над трактатом «О новом подходе в области хирургии».
– И чьим трудом будет этот трактат? Лекаря Рудакова? Павел, хорошо, вы не желаете оставлять Псков и перебираться в Европу. В конце концов, это ваше дело. Но поездка всего лишь на несколько месяцев позволит исправить страшную несправедливость. Вы уже давно достойны звания профессора. Я не сомневаюсь, что ваш друг и покровитель боярин Карпов выделяет широкой рукой средства на различные изыскания. Но даже он не может обеспечить достойное вас звание в научном мире.
Что и говорить, Дюваль надавил на больную мозоль Рудакова. Он не испытывал стеснения в средствах и материале для работ. Более того, Карпову удалось каким-то непостижимым образом решить вопрос с церковью. Нет, она по-прежнему не одобряла то обстоятельство, что Павел препарирует трупы. Священники просто не замечали этого. Ну и лекарь не выпячивался.
Иван много сделал для своего друга. И готов сделать еще больше. Но он не имел возможности удовлетворить его тщеславие. Карпов как-то предложил не заморачиваться и начать называться профессором. Мотивация была железной: ни один из самых известных медиков современности не мог соперничать с Павлом в деле врачевания. Вот только это попахивало самозванством. Рудакову же хотелось признания.
Дюваль точно знал, куда бить. О том, что удар достиг цели, говорило изменившееся выражение лица собеседника. Поэтому француз начал развивать наступление, нанося удары в слабую точку. Он переходил на различные темы, поминал разных людей, страны и города. Он высмеивал одних и восхищался другими. Но неизменно в той или иной мере его слова с завидным постоянством дергали за струну тщеславия непризнанного гения.
И он непременно добился бы успеха, если бы не одно «но». Рудакова могли осыпать золотом, обеспечить самой современной лабораторией и лучшей лечебницей. Но никто не смог бы заменить ему Карпова. Его друг был единственным
