оспожой Лоньон, ее болезнями и ее гангстерами
– Договорились… договорились… да, месье. Ну да, да… Обещаю… Я сделаю все, что смогу… Так точно… Будьте здоровы… Что-что? Я говорю: будьте здоровы… Обижаться тут нечего… Всего доброго, месье…
Мегрэ повесил трубку – наверное, в десятый раз за последний час, закурил, с укоризной взглянул на окно – нудный холодный дождь хлестал по стеклу – и снова взялся за перо, склонился над рапортом, к которому приступил час назад, но за это время написал всего лишь полстраницы.
Дело в том, что с первой же строчки он стал думать совсем о другом – о дожде, нескончаемом, нудном дожде, предвестнике зимы, который так и норовит попасть вам за шиворот, просочиться сквозь подметки ваших ботинок, стечь крупными каплями с полей вашей шляпы, – об этом холодном дожде, от которого непременно схватишь насморк, гнусном, тоскливом дожде, про который говорят: в такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выгонит.
В такой дождь люди, словно привидения, бродят из угла в угол. Может, они и звонят-то без конца просто от скуки?.. То и дело трещал телефон, но из всех этих разговоров едва ли три было деловых. И когда снова раздался звонок, Мегрэ взглянул на аппарат с таким видом, словно собирался размозжить его ударом кулака, и рявкнул:
– Алло?
– Мадам Лоньон желает поговорить с вами лично, она на этом настаивает.
– Кто-кто?
– Мадам Лоньон.
Услышать это имя сейчас, когда Мегрэ и так был вне себя от беспрестанных звонков и скверной погоды, – услышать имя человека, ставшего притчей во языцех в парижской полиции, анекдотически невезучего, за что и прозванного «горе-инспектором», да к тому же, как многие считали, с дурным глазом, – нет, это было уже слишком! Прямо как в водевиле.
А тут еще говорить с ним желал не сам Лоньон, а госпожа Лоньон. Однажды Мегрэ видел ее в квартире Лоньонов на площади Константэн-Пеке, на Монмартре и с того дня перестал злиться на инспектора Лоньона, стараясь только по мере возможности не иметь с ним никаких дел. Но при этом Мегрэ жалел его от всего сердца.
– Соедините меня… Алло! Мадам Лоньон?
– Простите, что я вынуждена побеспокоить вас, месье Мегрэ…
Она говорила чересчур изысканно, отчеканивая каждый слог, как это бывает с людьми, которые силятся подчеркнуть свое хорошее воспитание. Мегрэ почему-то машинально отметил про себя, что сегодня четверг, 19 ноября. Мраморные часы, стоящие на камине, показывали ровно половину одиннадцатого.
– Я никогда не позволила бы себе настаивать на том, чтобы говорить с вами лично, не будь у меня на это чрезвычайно веской причины…
– Слушаю вас, мадам.
– Вы нас знаете – и моего мужа, и меня.
– Да, мадам.
– Мне совершенно необходимо поговорить с вами, господин комиссар. У меня в доме происходят ужасные вещи… Я боюсь… Если бы не болезнь, я бы уже была у вас, на набережной Орфевр. Но, как вам известно, я долгие годы заключена, как в тюрьме, в своей квартире на пятом этаже.
– Если я вас верно понял, вы хотели бы, чтобы я пришел к вам?
– Да, я прошу вас об этом, месье Мегрэ.
Он едва верил своим ушам! Она говорила вежливо, но твердо.
– А вашего мужа нет дома?
– Он исчез.
– Что? Лоньон исчез? Когда?
– Не знаю. Его нет в участке, и никто не знает, где он. А гангстеры снова приходили сегодня утром.
– Кто-кто?
– Гангстеры. Я вам все расскажу. Пусть Лоньон злится на меня. Мне очень страшно.
– Вы хотите сказать, что к вам в дом приходили какие-то люди?
– Да.
– Они ворвались силой?
– Да.
– Они что-нибудь унесли?
– Видимо, документы. Но я не могу этого проверить.
– И все это произошло, как вы говорите, сегодня утром?
– Полчаса назад. Но двое из них приходили и позавчера.
– Как на это реагировал ваш муж?
– С тех пор я его не видела.
– Я еду к вам.
Мегрэ еще не верил в эту историю. Точнее, не совсем верил. Он почесал в затылке, сунул в карман две трубки и приоткрыл дверь в комнату инспекторов.
– Никто ничего не слышал последние дни про Лоньона?
Это имя всегда вызывало улыбку. Нет. Никто о нем не слышал. Инспектор Лоньон, несмотря на свое бешеное честолюбие, работал не на набережной
