и место сожжения. С гидрой было покончено.
Усталые, но довольные рыбаки скопом отправились в таверну. Все скинули плотные куртки и кожаные перчатки, которые мастер Цэн засыпал теперь пахучим порошком, и умылись заранее приготовленным травным настоем.
И, обращаясь к Толстому Будрику, Глок воскликнул:
– Хозяин! Всем вина! Угощай авансом: завтра, как можно раньше, уходим рыбачить. А сейчас – гуляем по полной. Гран! Неси гусли! И девчат приводи.
Все подошли пожать руку мастеру Цэну.
– Благодарствуем, Патрик! – сказал за всех рыбарей Глок. – Без тебя мы бы с этой тварью не справились.
А Будрик во всеуслышание объявил, что не возьмет с новых постояльцев денег за ночлег и еду.
– А куда путь держите, господа хорошие? – спросил гусляр Гран. Он уже сходил за своим инструментом. Девчата же пришли сами и уже жались около стенок. – Если в Последний Предел – то я еду туда завтра после первой рыбы. Родичи у меня там. Подвезу, если что.
– Да вот, провожаю рыбарей из Мидлстага – они сестру решили сводить к храму лунной богини. У нее – лунная лихорадка, – ответил за всех мастер Цэн. – Хворая она.
– Как зовут-то тебя? Ты только встаешь во сне – или еще и ходишь? – спросил вертлявый худой Варв, сидящий напротив Тионы.
– Нита меня зовут. Я не помню на утро ничего,– ответила она.
– Сестра во сне ходит, – сказал Дэмэр. – Даже на порог выходит. Один раз даже на крышу залезла – вовремя сняли.
– Ну, тогда девке житья не будет, если не сводить в храм Лунной Девы. Глядишь – и поможет, – важно сказал Глок. – Так – что, выпьем? Хозяин, неси вина! Яблочного, малинового, на меду – всего понемногу! Проходите смелей, девчата! Гран, забацай удалое!
Девчата – в основном темно-русые, одетые примерно в такие же шерстяные рубашки и кожаные юбки, как у Тионы, подошли ближе. С косами, с яркими бусами из раковин, перламутра, меди и крашеной керамики, конопатые или бледные, все до одной стеснительные, робко сели за соседний столик, слушали разговоры и скромно улыбались. Пришли и подростки, они устроились просто у стены на полу.
Гусляр сыграл вначале просто веселую мелодию. Темно-русый, с пронзительно-синими глазами, в меру загорелый, с небольшими черными усиками, он чем-то не вписывался в ряды остальных. Внимательно-настороженный, он, по-видимому, был пришлый здесь: скрывался от рекрутского набора в деревенской глуши. Руки, явно не знавшие невода, выдавали в нем городского жителя, хотя на парне сейчас была сельская красная рубаха, какие носят по праздникам, и синие рыбацкие штаны. Глянув на всех свысока, закинув назад лихую челку, он запел:
– Когда лихим я парнем был -
Эгой, терли, тарам!
Я славно плавал по волнам,
По синим по волнам!
Когда на сушу выходил -
Эгой, терли, тарам!
Я
