style="font-size:15px;"> – Вот это ключ от моей комнаты, – говорю я ему полушёпотом, надеясь, что мужики на скамейке погружены в свои мысли достаточно глубоко.
– Что?.. А, да, – он машинально берёт ключ и начинает вертеть его в руках.
– Тот самый. «От начальника», – пытаюсь я улыбнуться.
Он глядит на часы.
– Я должен возвратиться засветло.
Три мужика, молча глядящие перед собой, помогают избежать объяснений. У машины он берёт меня за руку. Я зажмуриваюсь от удовольствия, а когда открываю глаза, вижу двух девок в робах, – тех самых, что вышли из-за пальмы. Они проходят рядом, съедая его глазами, – и он ретируется в кабину.
– Пока!
Малиновая «девятка» ловко вклинивается между КамАЗами. Я возвращаюсь на лавочку, где уже нет никаких мужиков, и закуриваю сигарету. Вкус её оказывается отвратительным.
Из кабинета Дрондина доносятся звуки классической музыки. Знакомое всему миру «Лебединое озеро». Двое субподрядчиков, ожидающие в приёмной, негромко переговариваются между собой.
– С самого утра сегодня передают. Что это вдруг?
– Может, у них опять кто-то «крякнул»?
– Да вроде некому. Старички уже все подобрались как будто.
– Может, Мишка?
– Ми-ишка! Да он ещё всех нас переживёт.
– И на уши поставит.
– Нет. А всё-таки, в чём же дело?
Секретарша, появившаяся из-за двери, кивает мне:
– Проходите. Александр Иванович ждёт.
Под косыми взглядами обойдённых очередью «субчиков» прохожу в кабинет. Дрондин встаёт навстречу мне и, усадив в кресло, кивает на работающий телевизор.
– Как вам это нравится?
В недоумении пожимаю плечами.
– Какая-то заваруха. Я уже звонил в главк – там помалкивают. Мы. мол, не больше твоего знаем. Вот я вас и позвал, чтобы попросить: позвоните в ваш институт. Может, там, в Москве, что-нибудь скажут.
Сквозь шипение и треск до слёз любимой связи прорывается гортанный голос Сильвии.
– Люба? Здравствуй, Люба! Как ты там, на-а курорте? Шеф только вчера про тебя говорил. Что? Он сейчас у Ульянова, на Совете. Что-о? У на-ас? А у нас тут война. Горбачёва снимают.
Дрондин озадаченно смотрит на меня.
– Значит, всё? Побаловались демократией – и будет?
Я честно пытаюсь сообразить, чем моя жизнь теперь будет отличаться от той, что была, скажем, вчера. И с отчаянием вижу, что не могу.
В мастерской все сгрудились вокруг Захарыча.
– Слышал важное правительственное сообщение? – волнуется толпа.
– Слышал, – усмехается он, продолжая замерять штангенциркулем какую-то мелкую деталь.
– И что будет?
Вопрос на какое-то время повисает в воздухе. Наконец Захарыч откладывает штангенциркуль и машет рукой
– Этих ски-инут!
