топчась у дверей и не зная, как продолжить разговор. – Так, так, – сказал он.
– Так, не так, перетакивать не будем, – пошутил в ответ Чонкин.
«Все вокруг да около, уводит в сторону», – отметил про себя председатель и решил пощупать собеседника с другого конца, затронуть вопросы внешней политики.
– В газетах пишут, – осторожно сказал он, подходя ближе к столу, – немцы обратно Лондон бомбили.
– В газетах чего не напишут, – уклонился Чонкин от прямого ответа.
– Как же так, – схитрил Голубев. – В наших газетах чего зря не напишут.
– А вы по какому делу? – спросил Чонкин, чувствуя какой-то подвох.
– А ни по какому, – беспечно сказал председатель. – Просто зашел посмотреть, как живете. Донесение пишете? – спросил он, заметив на столе конверт с воинским адресом.
– Да так, пишу что ни попадя.
«До чего же умный человек! – мысленно восхитился председатель. – И с этой стороны к нему подойдешь, и с другой, а он все равно ответит так, что ничего не поймешь. Небось высшее образование имеет. А может, и по-французски понимает».
– Кес кесе, – сказал он неожиданно для самого себя единственные французские слова, которые были ему известны.
– Чего? – Чонкин вскинул на него испуганные глаза и замигал покрасневшими веками.
– Кес кесе, – упрямо повторил председатель.
– Ты чего это, чего? Чего говоришь-то? – забеспокоился Чонкин и в волнении заходил по комнате. – Ты, слышь, это брось такие слова говорить. Ты говори, чего надо, а так нечего. Я тебе тут тоже не с бухты-барахты.
– Я и вижу, не с бухты-барахты, – решил наступать председатель. – Установили тут наблюдение. Дураки-то, думаете, не поймут. А дураки нынче тоже умные стали. Мы все понимаем. Может, у нас чего и не так, да не хуже, чем у других. Возьмите хоть «Ворошилова», хоть «Заветы Ильича» – везде одна и та же картина. А то, что прошлый год сеяли по мерзлой земле, так это ж по приказу. Сверху приказывают, а колхозник за все отдувается. Не говоря уже о председателе. А вы тут на самолетах летаете, пишете! – кричал он, распаляясь все больше и больше. – Ну и пишите чего хотите. Напишите, что председатель колхоз развалил, напишите, что пьяница. Я сегодня вот выпил, и от меня пахнет. – Он наклонился к Чонкину и дыхнул ему прямо в нос. Чонкин отшатнулся.
– Да я-то чего, – сказал он, оправдываясь. – Я ведь тоже не так просто, а по приказу.
– Так бы сразу и сказал – по приказу, – даже как бы обрадовался председатель. – А то сидит тут, как мышь, бабой замаскировался. А какой приказ-то? Партбилет положить? Положу. В тюрьму? Пожалуйста, пойду. Лучше уж тюрьма, чем такая жизнь. Детишек у меня шестеро, каждому по сумке и – побираться по деревням. Как-нибудь прокормятся. Пиши! – Напоследок он хлопнул дверью и вышел.
Только на улице он понял все, что натворил, понял, что теперь-то ему уж точно несдобровать.
«Ну и пусть, – думал он зло, отвязывая лошадь, – лучше уж сразу, чем каждый день
