в память телефона и попросил позвонить ему. Когда ее имя и фамилия были вбиты в его смартфон, он проводил ее до двери Маринкиной квартиры и, убедившись, что она уже более-менее пришла в себя, ушел в ночь.
– А теперь ты, что, с ним в одной квартире будешь жить? – озадачила Ксению подруга после того, как первые ахи-вздохи утихли. – А он приставать к тебе не будет?
– В смысле?
– Ну… в смысле … в прямом смысле, – у Маринки аж глаза заблестели от волнения. – Что ты как маленькая, прям! Как будто не знаешь, что опекуны-мужики часто пристают к своим «детям».
– Он же полицейский, – попыталась осадить ее Ксения.
– Ну и что? Не мужик, что ли! Наоборот, на такого потом никуда не пожалуешься, – и, видя, что она всерьез задумалась над ее словами, подруга попыталась сменить тему: – Да ладно, шучу я…
***
Последующие дни, все как один, были серыми, холодными, мрачными, под стать настроению. Ветер вырывался из-за каждого угла, дождь моросил прямо в лицо, стебая по щекам крошечными колкими каплями, словно маленькими льдинками, под небом, затянутым тяжелыми свинцовыми облаками. Безликая московская весна, безучастная, равнодушная к его горю и убийственно-горьким мыслям.
Смерть. Насколько привычным стало для него это слово. Он сам не заметил, в какой момент слово «смерть» перестало его пугать, удивлять или даже просто расстраивать, а потом стало вызывать в душе лишь злость. Чаще всего, безразличную злость на то, что кто-то так не вовремя скончался за час до окончания смены или во время его ночного дежурства, когда, вместо того, чтобы расслабиться в тепле кабинета приходилось тащиться куда-то на вызов. А там такие же, как и он сам, усталые от этих трупов, вызовов, холода и вечного недосыпания эксперты-криминалисты и дежурные следователи, лишь понимающе кивающие на ворчливое «Черт, ну, не мог этот собачник сегодня пойти гулять со своей шавкой в другое место?». И вроде уже стало привычным, что каждый день непременно кто-то будет лежать перед ним в черном полиэтилене, и он будет смотреть на тело без каких-либо эмоций, холодно и скептически оценивая вероятные варианты происшествия.
И самому нажимать на курок давно уже было не страшно. Это в самый первый раз казалось, что сложно сделать выстрел в человека. В тот момент щелчок предохранителя прозвучал оглушающее, и сталь в дрожащих пальцах неимоверно тяжелела, но стоило ему лишь пересилить себя и свой страх, как дальше палец уже сам жал и жал на спусковой крючок, а люди в прицеле стали для него просто мишенями.
После таких «снайперских» ночей, когда смерть уходила довольная и сытая, он не спешил домой. Отхлебывая обжигающий кофе из бумажного стаканчика с названием ближайшего фаст-фуда, он сидел в машине, глядя через стекло на спешащих куда-то людей. Отчетливо и пронзительно возникала мысль, что у каждого человека за стеклом был свой мир, своя жизнь, свои интересы, родные люди, любимые. Человек не может быть один, каждому просто необходимо ощущать свою нужность
