которые печатали его басни, фельетоны, едкие заметки. Как-то он написал статью о первом лице города, который был нечист на руку. Статью, конечно же, не пропустили, а самого Смирнова жестоко избили некие «хулиганы», которые прошипели ему в разбитое лицо:
– Убирайся из города. Не то…
– Ну, вот, – вместо утешения сказала тогда ему супруга. – Хочешь, чтобы и сына нашего?.. – и расплакалась.
Они перебрались в другой город, и он устроился в городскую газету в отдел писем. Поначалу вёл себя тихо: копался в архивах их древнего сибирского городка. Писал о декабристах, о разном всяком. Но надолго его не хватило…
И вот сегодня у власти те же чиновники, бывшие коммунисты. Теперь они в других партиях. И всё повторилось. А таких, как он, расстреляли в Белом Доме.
Когда Смирнов всё же приехал в Москву и посетил своих бывших собратьев по перу, они встретили его недружелюбно. Иван Иванович решил, что его бывшие коллеги не могут простить ему того, что он не захотел работать в их оппозиционной газете.
– Зря ты, Иван, – сказал ему тогда новоиспечённый редактор. – Бежишь от трудностей? Боишься?
– И это ты говоришь мне? – озадаченно глядя на старого приятеля, спросил Смирнов.
– Ну, то, что тебя при советской власти притесняли, знаем, – глубокомысленно изрёк он. – А мы построим новое общество. В нём будут править демократы.
– А что тебе, Веня, лично плохого сделала советская власть? – с иронией глянув на бывшего приятеля, хмыкнул Иван Иванович. – Тебя, как меня, выгоняли с работы? В чём-то уличали? Ты, помнится, такие восторженные статьи писал. Хвалил.
– Причём всё это?
– А не причём. Советская власть не причём. А вот чиновники – да. Они меня и истязали. И эта власть будет не лучше. Что касается новой страны, демократии, знаешь, поживем-увидим.
И вот теперь, глядя на сумрачные лица бывших друзей по перу, Иван Иванович догадался, что именно их злит: он уехал тогда, а они вынуждены были приспосабливаться.
И эту его мысль подтвердил Лёнька Молокоедов, с которым они когда-то работали на Урале.
– Понимаешь, – горячился он, – стреляли по Белому дому! По парламенту. Весь мир это осудил.
– И вы, надеюсь, об этом написали в газете? – перебивая его взволнованную речь, спросил Смирнов.
– А кто ж нам позволил бы? – усмехнулся Молокоедов.
– Что, так уж и запретили?
– Да никто не запрещал, – загалдели, сидящие в комнате. – Но ведь мы за Ельцина были.
– А он в ваши демократичные души картечью, картечью! – съязвил Смирнов.
Все обиженно замолчали. Иван Иванович ушел, понимая бессмысленность дальнейшего разговора.
С тяжёлым сердцем возвращался он к себе в Углово. Смирнов понимал, что был несправедлив к своим
