как можно предположить, Заряночка ещё чаще ходила к Дубу Встреч, невзирая на мороз, и снег, и ветер, и перенимала от лесной матушки немало сокровенного знания, и в избытке постигала тайную мудрость. И дни её текли в радости.
Глава XVIII
О наступлении весны и о решении Заряночки
Но вот зима подошла к концу, и снова настала весна, и земля расцвела на диво, а вместе с нею и Заряночка. Милее лицом не стала она, нежели прежде, ибо куда же милее, однако в красоте её ныне ощущалось новое величие; руки и ноги её округлились, кожа сделалась гладкой да белой, тело оформилось; и ежели какой-нибудь сын своей матушки бросил бы взгляд на её ножки, когда ступали они по лугу, усыпанному нарциссами и шафраном, плохо пришлось бы несчастному, ежели бы запретили ему эти ножки расцеловать; хотя ежели бы позволили, дело обернулось бы для него куда хуже.
В ту весну, в самый разгар апреля, Заряночка проследила ведьму до Посыльной Ладьи в третий раз; и снова всё повторилось, как прежде, и решила девушка, что теперь твёрдо помнит урок, едва ли не лучше самой ведьмы.
Но ещё через день Заряночка сделалась задумчива, словно тревожная мысль овладела ею; а три дня спустя, увидевшись с лесной матушкой, перед тем, как распрощаться, заговорила девушка с нею и сказала так: «Матушка, великой мудрости наставила ты меня, а напоследок вот что поняла я: есть в моей жизни нечто постыдное, с чем хотелось бы мне покончить раз и навсегда». – «Прекрасное дитя, – отвечала Абундия, – невелик позор в том, что женщина эта тобою помыкала и обращалась с тобою жестоко; как может такое дитя, как ты, противостоять ей? Но теперь я вижу и знаю, что настал тому конец; ныне она боится тебя и никогда не поднимет на тебя руку, разве что окажешься ты всецело в её власти, чего не произойдёт, дитя моё. Так утешься и не вспоминай о том, что было!» «Нет, матушка, – отозвалась Заряночка, – не это меня тревожит, ибо, как сама ты говоришь, что я могла поделать? Однако мудрость, что вложила ты в моё сердце, подсказывает мне: в течение последних этих месяцев я на коварство отвечала коварством и на ложь ложью. Но теперь не желаю я более этого делать, дабы не стать женщиной вероломной, в которой ничего-то доброго нет, кроме внешней красоты. Потому послушай, милая матушка! Что сделано, то сделано; но когда настанет день, уже недалёкий, и придётся мне с тобою расстаться, и, может быть, надолго, тогда не пойду я к Посыльной Ладье под покровом ночи и туч, хоронясь и прячась, но отправлюсь туда среди белого дня, и пусть случится то, чему суждено случиться».
Тогда изменилась Абундия в лице, побледнела и опечалилась, и воскликнула она: «О, если бы только умела я плакать, как вы, дети Адама! О горе мне и тоска! Дитя, дитя! – тогда-то ты и попадёшь ей в руки, о чём помянула я только что; и тогда-то эта окаянная прислужница зла непременно убьёт тебя, либо пощадит для того только, чтобы терзать тебя и мучить, превращая жизнь твою в подобие медленной смерти. Нет, нет, сделай, как я говорю, и отправляйся тайком,
