спуск по лестнице, но пролета через два понял, что веду себя как идиот и стал подниматься.
На площадке уже никого не было. Они стояли в прихожей: из-за двери смутно слышались голоса.
Я вошел к себе, а чтобы наверняка ничего не разобрать, открыл в кухне кран на полную и стал мыть раковину. Вскоре заболела поясница, и я пошел в комнату лечь.
Идя через прихожую, услышал-таки:
«Ты с самого начала придумала, будто у нас какое-то понимание без слов…!»
«Но ты сам говорил…! Ты сказал, что любишь меня!»
Зачем-то я остановился. Она несколько раз повторила эту фразу, «ты сказал, что любишь меня», с одинаковой интонацией, и каждый раз будто впервые.
Не успел я лечь на тахту, как соседская дверь хлопнула. Я прикрыл глаза, но не пролежал и минуты, встал и пошел в прихожую.
Не было шагов вниз по лестнице. Я приотворил дверь. Точно: ты стояла посреди лестничной площадки как вкопанная. Ты была так напряжена, что казалось, тебя можно сложить в несколько раз как столярную линейку. Руки прижаты к телу «по швам», пальцы топорщатся. Ты стояла, задрав лицо и зажмурившись, с открытым ртом. Если бы кто-то сейчас только появился на площадке, он подумал бы, что тебе очень хорошо. И тут из тебя пошли звуки – короткие выкрики, даже не очень громкие, вроде птичьих. Ты как будто пробивалась толчками: «А, а, а, а… А, а, а, а…». Хрипловато, словно сорванным голосом. А на конце каждого выкрика – вопрос. Или детское, невыносимое удивление. И радость, такая чистая, смешная.
Он, видно, ждал под дверью, когда ты уйдешь, потому что выскочил, схватил тебя и распорядился: «Скорую, живо».
Я подошел и сказал:
«Никакой скорой, уберите руки. Уберите руки, вам говорю»
Я разжал его хватку и выковырнул тебя, подтолкнул к своей квартире, и ты безропотно вошла со мной.
Я усадил тебя на кушетку в комнате и заметил слезу, которая натекла за крыло носа, и вытер ее согнутым пальцем.
Ты сидела и раскачивалась, прижав ко рту кулак. Не горбилась, не комкалась, а наоборот, будто закидывала себя вверх, и лоб был расправлен.
Я пошел на кухню и поставил чайник. Чайник вскипел почти сразу, я сыпанул растворимого кофе в кружку, залил кипятком, кинул туда кусок сахара и пошел открывать, потому что звонок орал уже полминуты.
«Послушайте, что бы она вам там не плела, имейте в виду, что у нее истерия!…»
Я захлопнул дверь перед черным банным халатом, надетым поверх белой рубашки.
Ты сидела уже спокойно, опустив плечи, отвернувшись к окну. Глаза даже успели высохнуть.
«Мне страшно, – сказала ты, – И холодно»
Я поднес тебе кружку и проследил, чтобы взяла как следует.
«Зачем теперь жить?» – спросила ты.
«Чтобы научиться жить не зачем»
Окно было распахнуто, и со двора, из чьей-то машины, неслась шуточная песня, герой которой мечтает бросить все и укатить на Лимпомпо. Ты стала подпевать,
