style="font-size:15px;"> – Почему? Мне кажется, ты будешь хорошей матерью.
– Мне кажется, ужасной.
Больше он к этим темам не возвращается. Они ходят в рестораны и парки, театры и кино. Практически все время они только вдвоем. У Милены нет подруг (есть одна – невидимая, с которой Милена училась в университете; они созваниваются приблизительно раз в месяц). Это же хорошо… Да?.. Разве Максим не считал всегда пошлыми эти «девичники», эти стайки, собирающиеся регулярно, перемывающие всем косточки в глупых беседах, этих самок, часами обсуждающих по телефону фасон халатика?.. У него ведь друзей тоже – раз-два и обчелся… К тому же, с возрастом множественные дружбы облетают, как цветы, чтобы уступить место иным вещам – вполне естественно…
Они сидят в четвертом ряду партера в модном театре – смотрят модный спектакль. Каждый билет – триста долларов. Ему они достались бесплатно – знакомая, антрепренер, работает с труппой. Во время действия Милена (в вечернем платье) прижимается, кладет голову на его плечо. На них посматривают. Жизнь обрела шикарный фасад, думает Максим.
После спектакля в фойе Максим находит знакомую, чтобы поблагодарить за контрамарки. Знакомая всегда рада достать билеты для него, это не проблема (когда-то она имела на него виды), Милена стоит рядом безучастно, Максим думает, что их надо представить друг другу, но Милена ничего не говорит (будто засмущалась), знакомая же деликатна и не затрагивает его спутницу – только на прощание проявляет вежливость отдельными улыбкой и кивком в ее сторону.
Они в метро.
– Дурацкий спектакль.
– Нет, нормальный. Сходить в театр всегда приятно. Спасибо, милый.
– Все в порядке?
– Да.
Подходит поезд, и под действием его шума Милена вдавливается в Максима, будто ища укрытия, вжимает пальцы обеих рук в его предплечье, зарывает лицо в его куртку. Женские штучки – их надо сразу пресекать – с помощью шуток:
– Одолела поездофобия?
– Вроде того. Нет-нет, все хорошо.
Они входят в вагон, она не отпускает его руку.
Иногда по утрам он лежит рядом с ней (она спит беспробудно), и в голову затекают цифры, и он начинает их группировать, перекидывать, тасовать, как в занимательных задачках или шарадах. Например, так. Двадцать лет назад ему было десять лет. Смешно. Какие-то двадцать лет. Через двадцать лет ему будет пятьдесят. Смешно. Уже через двадцать лет. Вот она, впереди – двадцатилетняя полоска зрелой бодрости, без подростковых гормональных завихрений, но и без старческих болячек и усталости, с сочетанием скорости (еще) и опыта (уже). И в нее надо уложить много вещей, чтобы предыдущее и последующее срослось добротно, сложилось в устойчивый дом, где каждый этаж будет на своем месте и жилец каждого этажа будет занят подобающими делами. Блядь.
Его охватил ужас (взгляд на спящую Милену успокоения не приносит – во сне она просто кукла, нет серо-голубого света глаз, ничего живого, кроме тепла тела и сопения – сопящая кукла), и, чтобы прогнать ужас, он идет в кухню варить кофе. Смотрит на свою турку и думает, что у него
