живем на даче в городе Ряжске Рязанской области. Часто, возвращаясь с Тёмой и Катей из городского парка, накатавшись, накачавшись на каруселях и качелях, мы находим нашу калитку запертой на большой замок. Это значит, что наша бабушка ушла на другой участок и унесла единственные ключи.
Мы давно придумали, как выйти из этого затруднительного положения. Кто-то из ребят (чаще Тёма) перелезает через забор и открывает ворота, которые запираются на засов.
Трудность состоит в другом. Вернее, две трудности. Первая – та, что забор довольно высок, а спрыгнуть нужно на асфальтированную дорожку рядом с клубникой. Клубника же обнесена низенькой железной оградой, так что если не рассчитать прыжок, то ноги попадут в эту ограду. Вторая трудность вот какая. Недавно мне попалась в руки книжка об одной известной английской актрисе. Там рассказывалось, как ее сынишка тоже перелезал через забор на даче, очень неловко сел на колючее ограждение и тяжело поранился. Эта история очень взволновала меня еще и потому, что наш Тёма вообще крупный специалист по ссадинам, синякам и порезам. И вот сейчас, стоя с Катей внизу, запрокинув голову и наблюдая, как Тёма карабкается по забору, я грозным шепотом взываю:
– Тёма, молись Николаю Угоднику!
Тёма лезет молча. Он много раз слышал историю о бедном английском мальчике и, если честно, сам немного боится.
Вот половина его туловища перегнулась через забор, нам видны только коротенькие штанишки и исцарапанные ноги в сандалиях. Вдруг Тёма замирает на месте, и мне слышен громкий шепот с той стороны забора:
– Нин! Я забыл, кому молиться-то?
– Николаю Угоднику!
– А, точно!
Ноги исчезают, слышен тяжелый прыжок – Тёма приземлился. Через некоторое время ворота со скрипом впускают нас на родной участок.
Я провожу с ребятами весь отпуск и возвращаюсь в Москву. Изредка выбираюсь на дачу – и вновь мы с Катей, задрав головы, наблюдаем, как Тёма карабкается на забор.
И снова, в который раз, он замирает на самом верху и спрашивает:
– Нин, кому молиться-то? Я забыл.
– Николаю Угоднику.
– Ах да! Точно!
Тёма и Соня
На даче мы дружили с семьей местного священника отца Андрея.
Его трехлетняя дочка Соня очень интересно играла с детьми: она попросту все игрушки, и свои и чужие, сгребала к себе в кучу.
Не из жадности, а скорее из-за какого-то непонимания, как играть вдвоем или втроем. В то лето, к сожалению, у меня появилась скверная привычка: прежде чем на кого-то пожаловаться или кого-то (увы!) осудить, я прикладывала руку к груди и со вздохом говорила: «Прости меня, Господи, грешную!» А дальше сообщались «новости».
Мы с Тёмой идем через базарную площадь. Мы устали – с утра были на службе, а потом зашли в гости к батюшке с матушкой и засиделись. Тёма долго идет молча. Затем вздыхает совсем по-взрослому и произносит: «Надоела мне эта Соня!» Потом, помолчав, добавляет очень серьезно:
