нравится?
– Безусловно.
– Я провожу в кабинете изрядную часть жизни, Иннокентий, и тщательно продумывал каждую деталь, в том числе – вид из окна. Чтобы не пришлось переезжать.
– Не любите переезды?
– Я несколько консервативен, – улыбнулся Авадонна. – Дом принадлежит мне больше ста лет, земля под ним – ещё дольше, и я не вижу необходимости что-то менять… Чаю?
– Кофе, – ответил толстяк, поняв, что начинается деловой разговор.
– Сейчас принесут, – карлик распорядился, затем жестом указал гостю кресло, расположился напротив и свёл перед собой пальцы: – Вы слышали об убийстве дьяка-меченосца Лаврича?
– Об убийстве Сердцееда? – мягко уточнил Иннокентий.
– И о нём тоже, – кивнул Авадонна. Но не улыбнулся, показав, что шутки закончились.
– Это одно из тех немногих московских событий, которое заинтересовало всё Отражение, – сказал Кросс, откровенно намекнув на провинциальность здешних мест.
Но карлик пропустил шпильку мимо ушей.
– Лаврича убил тёмный, – протянул он, принимая у секретаря чашку с кофе.
– Я бы использовал термин «отомстил», – поразмыслив, ответил Кросс. – Сейчас этот парень работает на кладбище, где похоронена девочка…
– …которой Лаврич вырезал сердце, – подхватил Авадонна. – Да, грустная история.
– Он назвал себя Ольгиным, – закончил толстяк. – В честь девочки.
Несколько секунд в кабинете царила тишина. Карлик сосредоточенно мешал сахар, а Кросс выпил свой кофе залпом и вертел пустую чашку, ожидая продолжения разговора. Каждый думал о своём.
– Вам он нравится… – протянул Авадонна, поняв, что толстяк нарушать молчание не собирается.
– Нравится, – не стал скрывать Иннокентий. – И я сочувствую Ольгину.
– Он двойник, сын Великого Полнолуния, – поморщился карлик. – В нём нет ничего, кроме зла.
– В нём нет ничего, кроме Тьмы и любви к мёртвой девочке, – поправил баала Кросс. – Я ему сочувствую.
– Не ожидал услышать от вас подобные слова, – признался Авадонна.
– Вы постоянно забываете, что я инопланетянин, – обезоруживающе улыбнулся толстяк. – На Аммердау нет такого разнообразия видов, как на Земле, там живёт лишь мой род, а мы – органики. Безликий тысячи лет занимался нашим воспитанием и добился очевидного успеха. Я жесток, силён, безразличен к смерти во всех её проявлениях, но вот здесь, в той своей части, которую вы, люди, называете душой, я по-прежнему органик. – Иннокентий прикоснулся к груди. – Я ценю благородство и понимаю любовь. Я полностью на стороне Ольгина и сожалею лишь о том, что он не заставил дьяка мучиться перед смертью так, как тот заслуживал.
– Говорят, Элизабет тоже стала понимать любовь, – проворчал Авадонна. – Это её и сгубило.
– Да, я слышал, что на Земле без любви никуда, – усмехнулся Кросс. – Вы даже Древних совратили.
– С
