горой Колдун, виден кусочек моря и всегда одинокая, будто нарисованная, нефтяная баржа. Здесь начинается не разбавленная урбанизмом романтика, за которой приезжает искушенный турист. Извилистые повороты захватывают дыхание, а атмосфера безмятежности и вечности врывается вместе с ветром в открытое окно автомобиля. Это и был единственно верный путь. Это и была свобода. Или нет, точнее: непереводимое ни на один язык слово «воля». Эта наполненная летом и молодостью дорога в Широкую Балку осталась у меня в почти потерянном прошлом, если время, конечно, делится на какие-то временные слои.
– Конец – это Широкая Балка! – пошутил таксист, а может, просто захотел на мне подзаработать.
– О, да! Широкая Балка – всем концам конец! – согласилась я, понимая, что таксист как никто лучше выразил то, что происходит со мной в последнее время.
13 сентября, ровно год назад, я в последний раз обнимала свою крошку. С тех пор это было самое сложное для меня, самое неприкаянное воспоминание.
Глава 4
Широкая Балка оказалась не только концом дороги, ведущим из портового города-героя к многочисленным санаториям и здравницам, но и своеобразным венком, возложенным на могилу моего прошлого. Именно здесь цветная кинолента резко прервалась – ее зажевало неизвестное доселе устройство, на месте привычной картинки появились размытые цвета, треск и грохот, а затем казалось, что экран и вовсе погас. Даже сейчас, спустя несколько лет, ту поломку кинопроектора нашей жизни по-прежнему невозможно переоценить. И тот день вновь и вновь отравленной стрелой пронзает мою память.
Итак, 20 августа 2010 года я села на поезд, идущий из Санкт-Петербурга в Новороссийск. Двое суток пути пронеслись незаметно – все это время я пыталась осмыслить события последних дней. С одной стороны, я предвкушала долгожданную встречу с дочкой, ведь мы еще никогда не расставались так надолго – на целое лето. С другой – из головы не выходил последний разговор со свекровью. Лариса отвечала на вопросы о Ксюше так, словно нас с дочкой ничего не связывало, а меня вообще не существовало в их жизни. Наверное, у свекрови за лето разыгрался материнский инстинкт, успокаивала я себя, разглядывая людей на редких полустанках.
«Этого можно было ожидать, – я пыталась мыслить здраво и логично, представляя себе свекровь, погрузившуюся в заботу о внучке. – Во-первых, Ксюша на редкость чудесный и разумный ребенок. Во-вторых, Лариса, родив троих сыновей, всю жизнь мечтала о дочери». Я вспомнила взгляд свекрови, когда она впервые пришла в роддом и увидела мою крошку. И затем она приходила каждый день, хотя ее помощь совсем не требовалась, и тогда я попросила Рому сократить количество ее визитов. Потом в памяти всплыло, как Лариса хранила самодельные маленькие платья, сшитые еще ее прабабушкой. Прошлым летом она любовно наряжала в них подросшую Ксюшу. В-третьих, размышляла я, всем известны истории переноса материнских чувств на внуков. Принимая во внимание тот факт, что все трое сыновей росли не с Ларисой, тогда еще молодой
