после окончания университета Алина пошла работать в полицию. Да не куда-нибудь в канцелярию или в следствие, а прямиком в уголовный розыск. Шагнула, как в пропасть. И нет оттуда выхода – сплошное дно.
Елена Валентиновна перепугалась, три дня лежала с мнимой мигренью, надеясь, что дочь сжалится и одумается. Ведь есть у неё сердце, не каменное же оно? Но не тут-то было: дочь оказалась упрямой – видимо, уродилась в отца. Вот где сказались гены главного инженера. Мать привычно списывала всё плохое в дочери на генетическую предрасположенность с отцовской стороны, а положительные качества Алины, разумеется, по достоинству принадлежали клану Кузиных. Елена Валентиновна, кряхтя, поднялась с постели. Мигрень осталась незамеченной. Надо было жить дальше.
– И куда мы собрались? Уже полночь. Нормальные люди давно спят. Ты кашляешь, задыхаешься, вчера температурила. И почему ноги голые? Зачем ты эти… – Елена Валентиновна задумалась, подбирая слово, – туфли купила? Всю зарплату потратила. На что мы жить будем? У меня пенсии кот наплакал.
Алина молча копалась в сумочке, не вслушиваясь в гневный монолог матери. Всё равно она не смогла бы ответить ни на один вопрос. К тому же их у мамы накопилось великое множество.
«Нет, это не сумка. Это же мусорный бачок! Кто бы навёл порядок в этом скопище дамских радостей? Чего только здесь нет: косметичка, телефоны, ноутбук, запасные колготки, гольфы, салфетки, кремы, даже зубная щётка завалялась», – молча злилась Алина.
Она искала записную книжку, но та куда-то завалилась.
– Ты бы послушала, что мать тебе говорит! – надрывалась Елена Валентиновна. – Куда ты собралась, на ночь глядя? Опять на дежурство?
– Нет, – рассеянно откликнулась Алина, – я пойду искать себя.
– Что-о-о-о? – разнервничалась Елена Валентиновна и рухнула в кресло.
– Пуня, не нервничай, успокойся, чайку попей!
Ласковое имя «Пуня» Алина использовала, когда пребывала в хорошем настроении, а в плохом напрочь игнорировала Елену Валентиновну, делая вид, что ничего не слышит и не видит. Алина умела отрешаться от действительности и настолько искусно овладела этим свойством, что если ей этого хотелось, она и впрямь ничего не видела и не слышала. Такой уродилась.
– И не кричи, пожалуйста, ты же знаешь, что я не люблю, когда ты кричишь, – поморщилась Алина, – да, я пойду искать себя. Я потерялась. Меня нигде нет. Ни внутри, ни снаружи.
– Как это? – прошептала Елена Валентиновна, округляя глаза до размера пуговиц на костюме клоуна.
На стене над диваном висела картина с его изображением. Пуговицы поражали воображение алым цветом и крупногабаритными размерами. Казалось, они главные на картине. Елена Валентиновна частенько думала, что из-за нескладной дочери клоунские пуговицы со стены стали её вторыми глазами.
– Так это, – нарочито спокойным голосом разъясняла
