(учившиеся на журналистов предпочитали криминологии политику и культуру) был легко принят в крупный левый еженедельник, подыскивавший журналиста, специализирующегося в криминологии.
Первые же мои статьи имели большой успех: читателям приглянулся мой романный стиль, напрямую заимствованный у Конан Дойла. Я следил за судебными процессами, а затем театрализованно представлял их в своих статьях, приводя много подробностей из психологии участников – как убийц, так и жертв.
Главный редактор быстро предложил мне повышение – весьма завидный ранг «крупного репортера». Мне было дозволено писать объемные репортажи и снабжать их фотографиями; я даже получил время на собственные расследования и допросы свидетелей. Мне предложили высокую зарплату, предоставили журнальную площадь для высказывания, а я в ответ наращивал журналу аудиторию. Первые же мои репортажи заметили, меня цитировали на радио, мой анализ воспроизводили в журналах-конкурентах, на моем рабочем столе неуклонно росла гора читательских писем.
А потом я опубликовал материал о бельгийском педофиле, обвиненном в похищении детей. Считалось, что он действовал один. Но я, проведя собственное расследование, выяснил, что он был звеном целой сети из сотни людей, к которой принадлежали видные немцы и даже бельгийские министры. К моему удивлению, судьи отказались даже рассматривать гипотезу о преступной организации, более того, заткнули рот обвиняемому, стоило тому заикнуться о сообщниках. Я не верил своим глазам и ушам. Пришлось написать статью, разоблачавшую старания юстиции замять дело. Правда, мне не удалось изложить все свои умозаключения, потому что главный редактор испугался последствий и сам признался мне в этом: «Иногда люди исчезают и по менее веским причинам».
Я не настаивал и отказался от этой публикации, занявшись менее «будоражащими» делами. В одном фигурировал, например, популярнейший телеведущий, употреблявший, как я выяснил, кокаин и успевший серьезно ранить под воздействием наркотика нескольких девушек; при этом в своих передачах он клеймил насилие в семьях, вызывая у бесхитростных телезрителей обильное слезотечение. И снова я не стал обнародовать свои открытия: у этого человека была слишком большая аудитория, чтобы на него покушаться.
После этого эпизода меня вызвал главный редактор. Он сказал, что запрещает мне продолжать работать в том же духе. Он высмеял мою наивность, склонность путать ремесло журналиста с призванием всесильного судьи. Так или иначе, у журнала, по его словам, иссяк бюджет на длинные расследования. «Габриель, – сказал он под конец, – будьте скромнее, бросьте рисоваться, довольствуйтесь украшением сухих депеш в вашем неподражаемом стиле и изображением запоминающихся действующих лиц. Журналу это обходится дешевле, а нашим читателям этого хватает с лихвой».
Я снова засел за статьи, в которых никого не беспокоил, хотя не оставлял мыслей о более содержательной работе. В конце концов возможность представилась.
