слишком много о ней знаем. К примеру, о том, что слово «символизм» придумано уже после смерти Бодлера офранцузившим себя греком Жаном Мореасом, притом само слово «символы» пришло из сонета Бодлера «Соответствия». Как Шекспир или Эллиот в английском языке, как Грибоедов и Пушкин в русском, Бодлер стал сплошной цитатой, в которой нельзя менять ни слова, менее же всего – порядок слов. Но к счастью, именно над Бодлером в России трудились очень многие.
Для нас важно отметить, что о Бодлере русский читатель смог узнать еще до издания «Цветов зла»: как пишет современный нам исследователь Сергей Фокин, «в феврале 1856 года во второй книжке русского «учено-литературного» журнала «Отечественные записки» была опубликована статья с довольно громким названием «Новейшая поэзия во Франции, в Италии и в Англии». Она обещала быть началом целой серии подобных опытов, поскольку подзаголовок гласил: «Письма к редактору «Отечественных записок». Письмо первое». Статья была датирована: «Париж, 30 декабря 1855 г.» и имела подпись: «Карл Штахель». Это был псевдоним, под которым скрывался небезызвестный русский вольнодумец Н. И. Сазонов».
Доказательств общения Бодлера с постоянно жившим во Франции Сазоновым даже искать не надо: в письмах к Асселино от 1857 года и к Пуле-Маласси от 1860 года он прямо упоминается, Бодлер и привет ему передать не забывает. Кроме привета, как мы увидим, были еще и стихи – Бодлер делился ими с Сазоновым, и в итоге печатался «за границей»: интересно проследить, что произошло это сразу после того, как весной 1855 года ушел из жизни осудивший Сазонова Николай I; его преемник, Александр II, в 1858 году разрешил Сазонову вернуться в Россию; воспользоваться разрешением, увы, «рязанский барин» не смог – и в конце 1862 года умер близ Женевы.
«Утро», в привычном нам переводе М. Зенкевича «Утренние сумерки» – таково его название, когда оно публикуется среди писем Бодлера от 1853 года, – этот перевод стихотворения в переводе рязанского помещика Николая Сазонова (1815–1862) был первым переводом из Бодлера на европейские языки. Этот перевод не очень традиционен по нашим меркам, это перевод стихов прозой, к тому же сокращенный, ибо Сазонов вынужден был приглушить бодлеровский скрытый эротизм текста, – но это был еще и перевод произведения, вовсе не изданного по-французски: перед нами полноценное доказательство русских связей самого Бодлера и того, что его известность для России можно отсчитывать с года, предшествующего году издания осужденной во Франции книги (т. е. с 1856 года), до суда над книгой оставалось еще много месяцев. Стоит отметить, что опубликованный в той же статье оригинал стихотворения «Флакон» был для него первоизданием: русские читатели в итоге прочли стихотворение существенно раньше французских (что при популярности французского языка в России значило много). Хотя так ли нетрадиционны для нас переводы стихов прозой? Именно таков был первый русский перевод из Бернса в 1800 году, и таков был первый русский перевод из Рембо в 1900 году. Бодлеру, как мы видим, повезло больше: он
