угрожающе тыкаю в его сторону острием. – Уйдешь так же, как и пришел.
Молодой человек без особой радости переводит взгляд обратно на окно.
– Серьезно? Милосердие – добродетель, никогда не слышала?
– Сам виноват. До свидания.
Ну уж нет, буду непреклонна! Нельзя давать слабины, а то потом сядут на шею и свесят немытые ножки. Что это за рыцарские замашки, тайком лазить по чужим окнам? Не надо мне такого. Теперь что, придется закрываться на все замки и помирать от жары?
А тут еще и слышится домофонный писк.
– Ева идет, – вслух ни к кому не обращаясь, говорю я.
– Ева? – непонимающе вскинул бровь Дима.
Собирать на своей кухне ораву гостей в мои планы точно не входит. Еще не оберешься ненужных разговоров, а новая соседка, в меру своего «затянувшегося переходного» возраста, ой как любит уколоть острым язычком. И главное, не сделаешь ей ничего. Хитрюга.
– Так, топай уже давай, а, – чуть ли не вою я, требовательно округляя глаза.
Поняв, что спорить бесполезно, и никто не станет с ним откровенничать, Диме ничего не остается как вернуться к исходной точке. Уже перекинув ноги через подоконник, он напоследок оборачивается.
– Еще увидимся, – и ловко спрыгнув, сигает вниз.
И не подумаю проверять: жив или нет. Истеричных воплей соседей, как и сработавшей сигнализации от прилетевшей тушки на крыши расположенных под окнами машин нет, так что, скорее всего, уцелел.
Из коридора доносится скрежет, следом шаги и бренчание ключей. Возвращаюсь к разделочной доске. Сама невинность.
– Тут тебе подарок. Под дверью бросили… – Ева заходит на кухню, держа в руках огромный букет белых роз. Видимо из той же компании, что и одинокий цветочек, оставшийся лежать на столе. Вот же блин, забыла про него.
Поджимаю губы и чувствую, как краснею.
– Положи… куда-нибудь.
– И давно у тебя объявился тайный воздыхатель? – ехидно смотрит на меня девчонка.
– Не поверишь: только что.
– Ну-ну… – взгляд Евы многозначительно скользит по одинокой розе. – Готова к тренировке?
Обреченно скулю. Только это и остается.
– Ты серьезно? Прямо сейчас?
– Смерть не назначает точного часа.
Знакомые слова, я уже слышала что-то подобное. Очень-очень давно.
– Может, сначала поужинаем?
Надежда умирает последней, верно? Но нет, Ева настойчиво стучит пальцами по столешнице.
– Не будь тряпкой и не позорь имя валькирии. У тебя пять минут. Жду в коридоре.
– Маленькая диктаторша! – фыркаю ей в спину, хотя разумом прекрасно понимаю, что она права. Долой лень, усталость и боль. Никаких долгих раскачек. Это запрещено. Секунда дозволенной слабости и ты мертв.
Разочарованно выключаю плиту и иду в комнату, но замираю в прихожей.
– А это
